«Все связано, подобно крови, объединяющей всех нас.
Человек не ткёт паутину жизни, он просто вплетён в неё.
Что бы он не делал этой паутине — он делает себе».
Вождь Сиэттл
Скрежет человеческих тел, сталкивающихся друг с другом на тесных улицах, и шмелиный гул со всей округи сваливают меня с ног. Сколько света, духоты и вони! Здесь всё насыщенно песком, словно в царстве бедуинов Ближнего Востока. Жаркое дыхание пустыни носит по городу пыльные тучи, забивающиеся под одежду, в сумки, в глаза и покрывающие товар на рынке белёсым налётом, словно пыль времен — фолианты в библиотеке. Мое дыхание трескается, будто земля, иссушенная жарким солнцем, шею стягивает невидимая удавка, а в висках стучит кровь, бешено отплясывая ритмичный танец под шаманский бубен. Эта земля древнего племени моче. Где два тысячелетия назад находились плодородные долины рек, где проходили торговые караваны между горными племенами, жившими на юге, и теми, что жили в эквадорских джунглях на севере. Где мастерство изготовления глиняных изделий превратилось в культ, где яркие краски, украшавшие города, могли показаться нескончаемым карнавалом жизни. Теперь здесь пустыня, полная блекло-жёлтых цветов и беспощадного Солнца, которое вряд ли когда-нибудь даст возродиться тому культурному расцвету, что был при чиму и моче.
Трухильо я бы назвал одним из тех посредственных серых городов, что во множестве разбросаны в долинах и предгорьях, где проходящие вниз испанцы оставляли свои форпосты для защиты завоёванных территорий. Несмотря на то, что он является четвёртым по численности городом Перу, вряд ли через несколько недель я смогу сказать, что помню что-либо о его посещении. Да и его главное историческое достоинство кроется только в том, что именно в нём была провозглашена независимость Перу от испанской короны (правда, сумевшей после этого обратно вернуть власть на короткий срок). Но настоящие таинства хранят в себе не кварталы современного мегаполиса, а древние города цивилизаций, существовавших до инков, которые располагаются в пригородах Трухильо.
Находясь в огромном музее керамики в Лиме, я обратил внимание на тысячи работ неизвестных мне гончаров с тихоокеанского побережья Перу. Их творения были потрясающе глубоки и специфичны. Вместо обычных орнаментов, присущих подавляющему большинству гончарных изделий, их вазы и кувшины были настоящими произведениями искусства. В объем сосуда были вплетены животные и люди, мифические существа и предметы. Они изображали ритуальные убийства, половые акты, сцены охоты, эмоции и действия людей. Целый мир был запечатлён в тысячах предметов, словно в застывших скульптурах. Я никогда не встречал подобную технику, и мне хотелось узнать об этой цивилизации побольше. До того момента я даже не слышал о племени моче и их преемниках чиму, и, несмотря на туристическую популярность среди местного населения, по ту сторону атлантического океана о них мало что известно. А ведь именно недалеко от Трухильо были расположены самые большие из созданных в доколумбову эпоху сооружений Южной Америки– Пирамида Луны и Пирамида Солнца.
Застывшие волны песчаных барханов с каждым нашим шагом материализовывались в стены города. Они уходили в обе стороны, теряясь в море пустыни и вихрях пыли. Столица чиму – город Чан-Чан — постепенно появлялась из песка, занимая всё большую и большую площадь. И вот мерещившиеся вдали пригорки оказывались углами зданий, ямы – древними водоёмами, холмы – очертаниями зданий. Плавные стены трёх-четырёх метровых редутов окружали несколько квадратных километров пустыни, бывшей когда-то городом. Столица империи была поделена на несколько кварталов, имеющих свою замкнутую структуру со своими складами, дворцами, кладбищами, правителями и армиями. Каждый из них был похож на гигантский лабиринт, до сих пор гуляя по руинам которого легко заблудиться в хитросплетениях узких коридоров. Кромки стен давно потеряли свои угловатые формы, будто оплавившись от тысячелетних дождей и, кажется, через пару сотен лет будут едва различимы среди песка и чахлого кустарника. Часть кварталов уже почти сровнялась с землёй. От внутренних дворов остался лишь периметр, а всё остальное поглотила земля…
На стенах, которые сохранились, можно различить километровые ленты орнаментов из геометрических узоров, птиц и животных, которых уже не увидеть в этих местах. По узким лабиринтам бродят школьники с учителями, вдыхая запахи истории. Но удержать непосед можно лишь на короткое время, и в разных уголках то и дело слышатся звонкие голоса бегающей друг за другом ребятни. Иностранцев здесь настолько мало, что встреча с нами не раз вызывала неподдельный интерес у сталкивающихся с нами классов, и учителя просили нас сфотографироваться с группой или расспрашивали на английском языке, откуда мы и нравится ли нам в Перу. Но так как их знания английского были намного скромнее, чем наши знания испанского, разговор не заходил дальше пары фраз, и с улыбками на лицах мы расходились своими дорогами.
Воинственный народ чиму, встав крепкими ногами на землю, пропитанную потом земледельцев моче, за две сотни лет покорил всё тихоокеанское побережье Перу, переходя от долины к долине, восстанавливая заброшенные ирригационные системы своих предшественников и основывая новые города. Они рано уяснили, что быстрое развитие возможно с помощью копья и лука, и стали направлять свои умения в военную сферу. Но с ростом населения пришло понимание, что без эффективных методов труда невозможно содержать такое количество людей, и чиму стали отменными мастерами в практически промышленном изготовлении гончарных изделий, оросительных системах, обработке металлов и производстве ювелирных изделий.
В Чан-Чане во время расцвета империи проживало более полусотни тысяч человек, и это был один из крупнейших городов Южной Америки того времени. Он был больше Лондона в два раза и опережал вместе взятую тройку самых крупных городов Священной Римской Империи тринадцатого века (Германии). Его фортификация была настолько совершенна, что даже инки не смогли взять его штурмом и захватили только осадой, перекрыв реку, снабжающую город водой. Но не они разрушили его. Инки никогда не стремились к уничтожению соседей, а старались только поглотить их, объединив их силы и возможности в своей империи. Империя Чимор повлияла на культуру инков больше, чем те — на чиму. А чёрный стиль бескислородного метода обжига в изготовлении гончарных изделий повсеместно распространился по территории империи Инков. В столицу Куско потянулись сотни ювелиров, по-новому преобразивших украшения императорского двора, а Чан-Чан стал главным городом прибрежной провинции. Но на смену армии Солнца пришли завоеватели, алчущие быстрой наживы. И под ударами испанцев город опустел и всего через поколение был оставлен.
Несколько десятилетий назад сильные ливни, обрушившиеся на эту пустынную территорию, сильно повредили город, полностью сделанный из самана – кирпича-сырца. Треть строений, стоявших нетронутыми столетия, были размыты и смешаны с землёй. И только усилиями местных археологов комплекс приводится в подобающий вид, но, конечно, это уже другой город, город, не чувствовавший ног повелителей тысячекилометрового тихоокеанского побережья, не видевший разнообразия керамики и тяжести изделий ювелиров, город, не знавший сладости власти и не слышавший шума боёв. Теперь это памятник, нежащийся под лучами солнца, залечивающий свои раны современными строительными материалами и услаждающийся ласками сотен кисточек археологов, пытающихся, словно косметологи, нанести яркий и броский макияж. Здесь больше некому рассказать истории жизни великих племён, так как их язык «кингнам» умер вместе с последними носителями в начале двадцатого века. И сотни застывших на губах вопросов так и останутся без ответа, так же как и сотни ушей, жаждущих услышать, останутся глухи. Город, выросший будто из песка, когда-нибудь снова станет им, соединившись со своими жителями, покинувшими его более полутысячи лет назад.
С другой стороны от Трухильо на заре нашей эры в долине реки Моче возникла одноимённая цивилизация, заложившая основы земледелия и гончарного ремесла всего региона. Её почерк прослеживается в культуре и сельском хозяйстве как у их непосредственных преемников чиму, так и у самих инков. Её ирригационные системы тянулись на сотню километров, насыщая города и почву полей водой. Но даже испанцы, в поисках золота прошедшие всё побережье с севера на юг, не знали о существовании этого народа. И только в прошлом веке были найдены руины городов, позволивших выделить эту культуру в отдельное звено истории.
Когда-то обычный песчаный холм нынче изрезан и изгрызен вдоль и поперек, как будто кто-то пробовал бисквитный торт со всех сторон, пытаясь отыскать самое вкусное и сладкое место. За несколько десятков лет археологи проточили множество туннелей и кратеров в горе, оказавшейся огромной пирамидой, созданной из глиняного кирпича. И теперь часть открытых склонов и площадок предстают перед посетителями, испещрённые причудливыми орнаментами, ждавшими века в темноте под тяжестью многих метров песка. Теперь уже сложно догадаться о назначении разноуровневых помещений, облачённых в штукатурку и цветные фрески. Но бродя по коридорам, покрытым навесами от дождей и других внешних воздействий, проникаешься красотой и величием древнего города.
Маски богов смотрят на тебя, осклабившись грозными клыками, фаланга паукообразных существ танцует на стене канкан, а армия воинов и жрецов создаёт причудливый лес, беря стену в кольцо, словно тропическая лиана. Частично разрушенная внешняя стена, даже потеряв в высоте, потрясает своими масштабами и красотой. Я долго стоял, прислонившись к металлическим перилам, вглядываясь в проеденные временем рисунки и представлял, что в Риме в это время уже был сооружён Колизей, но в Париже не было Нотр-Дам-де-Пари, в Иордании был построен город Петра, но Китае ещё не возвели Запретный Город, а по лесам Европы в ту эпоху мчались гунны, предвещая скорое падение Античной цивилизации Средиземноморья. И я поймал себя на мысли, что меня эта Уака де ла Луна поражает больше, чем пирамиды Гизы, а спокойствие и безмятежность здесь многократно громче и отчётливее шума и возни туристического мира Каира.
С пирамиды видна долина, бывшая когда-то руслом могучей реки. Фундаменты старых зданий покрывают её сетью червоточин изгрызенной земли. Здесь стоял огромный город, в котором дышали жизнью тысячи людей, где слышались протяжные звуки труб и рокот барабанов, где пряный запах свежей крови смешивался с ароматом кукурузных лепешек, а топот ног — с шуршанием зёрен какао-бобов в поясных мешочках. Яркие краски фасадов сливались с оперением экзотических птиц, и гул людей делал одушевлёнными тонны самана, сложенного в единый архитектурный ансамбль. Когда-то всё было другим. Когда-то здесь всё было…
На противоположной стороне, купаясь в потоках солнца, стоит с едва заметными рукотворными чертами холм. Это Уака дель Соль – ещё большее, чем Пирамида Луны, сооружение, которые являлось доминантой всей городской застройки древности. В плавных линиях едва угадываются грани склонов, и только в местах обрушений или раскопов видны кирпичи из необожжённой глины, сформировавшие циклопическую сорокаметровую пирамиду. Потребуется не один десяток лет, чтобы придать ей вид праздничный и опрятный, и тогда, возможно, благодаря фантазии и трудолюбию археологов город племени моче станет одной из шикарных жемчужин среди поселений древности, сохранившихся на территории Нового Света.
Мы больше ни к чему не стремимся. Всё уже давно открыто, и не существует новых непреодолённых границ. Когда-то в Античность люди считали, что мир покоится на черепахе, после, в Век Географических Открытий, искали неизвестные пути до Индий, в Индустриальную эпоху — изучали архипелаги и острова, разбросанные на необъятных просторах океана, а в начале прошлого века — открывали последние дикие племена Амазонии и Индонезийского архипелага. В середине двадцатого века человечество осознало, что наша Земля не такая уж огромная и необъятная, какой она представлялась нам в первом тысячелетии нашей эры, и взоры учёных вслед за астрономами устремились в другие галактики. Век космических полётов прошёл вместе с семидесятыми годами, а романтика межзвездных путешествий сгорела в верхних слоях атмосферы, судорожно сжимая в своих объятьях космическую станцию «Мир». Мы говорим о полёте на Марс, о строительстве станций на Луне, о попытке исследовать соседние звёздные системы. Но это давно никому не нужно. В мире, где каждый четвёртый человек недоедает каждый день, где в каждой десятой стране мира происходят вооруженные конфликты, а уровень загрязнения окружающей среды превышает все допустимые пределы, уже не до полётов в соседние галактики. Нам нечего открывать, ибо всё уже открыто до нас. На каждый уголок Земли уже составлены подробные путеводители, а для каждого участка её поверхности есть спутниковые карты. Везде уже побывал человек. И если обитаемая область мира – ойкумена — раньше составляла лишь его часть, то теперь «венец творения» расселился по всем сторонам света.
Век романтики путешествий и открытий давно закончился. Теперь нас больше интересует, сколько режимов приготовления в нашей новой пароварке и количество каналов в пакете спутникового телевиденья. Нам нужно отдыхать по пятницам в барах, иметь оплачиваемый отпуск и заслуженный ежедневный обед строго по расписанию. И если что-то из перечисленного перечня выпадает из жизни, мы чувствуем себя обманутыми и ущемлёнными в правах. Мы забываем, что такое нужда, физический труд, жизненные лишения и вызов судьбы. Мы думаем, что боремся, но умираем от сердечного приступа, а не от ран на поле сражения, болеем не малярией, а геморроем, теряем не имущество во время пожарищ от набегов варваров, а зрение от долгого сидения за компьютерами, вдыхаем не запахи полей, а смог городских улиц, радуемся не возгласам смотрящего: «Земля!», а ежемесячной зарплате. Мы никогда не держали в руках копья или лука, никогда не пахали землю плугом, никогда не строили себе сруб для зимовки. Мы можем похвастаться только новенькой БМВ, правда, по автокредиту, поездкой за рубеж, правда, в Турцию, и стильными часами, купленными на распродаже и произведёнными в Китае.
Весь мир вокруг нас управляется с помощью сотового телефона, пластиковой карточки и пульта от телевизора. Мы короли своего маленького мира, заключённого в панельной двушке, а если повезёт, то в пригородном коттедже, с возможностью два раза в год выезжать в отпуск за границу. Нам не нужны другие культуры, чужие языки, неизвестные земли; лучше свежая модель смартфона, новый автомобиль и поход в недавно открытый модный ресторан. Наш мир предельно сжат, четко структурирован, а главное — расписан по минутам на ближайшие десять лет, и если жизнь, не дай Бог, вносит свои коррективы, то это трагедия не оставляет никакого выбора, кроме как жаловаться на несправедливость судьбы. Вокруг нас всё рационально: наши знакомые, поездки за продуктами по графику, посещение родных и встречи с друзьями. Мы всё стараемся выверять, приурочивать к определённым датам, не тратить зря время, не расходовать лишнюю энергию и не заводить ненужных знакомств. Мы словно биороботы, живущие по определённому установленному нами графику и пытающиеся угнаться за несуществующей целью, не понимая, что цели как таковой нет.
Наши завоевания — это знакомство с симпатичной девушкой у барной стойки, скидочная карточка на 15% в нашем любимом магазине одежды и тысяча подарочных миль как лояльному клиенту своей авиакомпании. Мы теперь хвастаемся, что можем выпить на одного бутылку «Русского Стандарта», набрать номер бывшей и сказать, что о ней думаем, разогнаться до ста восьмидесяти по трассе, и показать «fuck» первому попавшемуся менту. Нам нет дела до таинственного, неизведанного, непознанного. Мы достигли пика всего необходимого, у нас есть iPhone, iRobot, iPad, а если нет их, то есть их аналоги. Наша жизнь становится прямолинейной и от этого предсказуемой, но это нам только на руку, так как управлять ей становится только проще. Да что обманываться — проще не управлять, а подчиняться ей. У нас есть всё, если есть деньги, и даже иметь мечту становится определённым моветоном, ведь это только означает, что тебе чего-то не хватает, а значит, ты не можешь считаться до конца полноценным. А если у тебя нет денег, то есть телевизор, где на ста тридцати каналах показывают тех, у кого они есть. Можно радоваться за них, пожирать глазами, обсасывать каждый момент. Зачем напрягаться и достигать, когда это всё уже придумано, и остаётся только наслаждаться виртуальной реальностью. У нас не осталось границ, а значит, пропали настоящие стремления.
Оставим технические открытия ученым – один человек давно уже не способен к свершениям, отринем внутренние искания – удел философов и мистиков, бросим финансовые модели – стезю биржевых маклеров и спекулянтов. Да, ещё осталась живопись, кинематограф, литература, театр, но и здесь человек давно уже ходит по замкнутому кругу одних и тех же идей, так или иначе придуманных кем-то до него. Ведь как говорил Публий Теренций ещё две тысячи лет назад: «Нет ничего сказанного, что не было бы сказано раньше». У нас не осталось открытий. Конечно, мир далеко ещё не познан весь, но человеку, как индивидууму, больше не осталось в нём места, нас поглотил социум, растопив в себе надежды, мечты и чаяния отдельных людей, смешав их в едином котле и сварив из них пряное зелье, которое стало называться для нас одним словом – «жизнь».
Я ехал сквозь последнюю пустыню, всё дальше удаляясь от уже ставшей мне привычной жизни индейцев кечуа. Впереди были новые горы, новые люди и бесконечные джунгли, простирающиеся по территории Эквадора, Колумбии, Венесуэлы и Бразилии. Впереди был новый мир, полный зелени, звуков, запахов и эмоций. Впереди была моя жизнь, но я не спешил к ней, ибо не стоит торопиться жить, особенно если твоя жизнь – это дорога. Ноги немели от тесноты автобуса, и позвоночник ломило от усталости, но разве можно было двенадцать часов считать временем, когда звезды живут миллиарды лет, а я к утру уже окажусь в Эквадоре. Салон, дребезжа, катил по ночной извилистой дороге, а в голове у меня крутились звуки индейской флейты, разносимой ветром среди бархатных склонов Анд.
«Мы не верим в нашу религию… мы танцуем её»