О Виракоча, владыка мира,
Кто бы ты ни был: мужчина иль женщина.
О ты, благодаря которому множится род людской.
Кто бы ты ни был. Владыка,
Где же место твое? Надо мной ли? Подо мной ли?
А может быть, трон твой везде вкруг меня,
А палица твоя – жезл твой – тоже везде вкруг меня?
Услышь меня! Творец мира. Внемли мне там, на небесах.
Внемли мне, где бы ты ни был.
Пачакути (поэт периода инкской империи)
Сын самого солнца, владыка всех земель. Божественный посланник, хранитель мира и процветания. Жезл мудрости и вершитель судеб народа. Где ты, тот, чьи указы беспрекословно выполнялись, кто справедливо карал и милосердно отпускал врагов? Кто был светилом для миллиона людей? Правитель Инка. Что стало с твоим благословенным краем, полным лам и кукурузы, где храмы слепили золотом своих вершин, а поток караванов не переставал свозить в столицу товары с разных уголков континента? Где города взмывали к вершинам, теряясь в дымке облаков, а тростниковые корабли несли сотни посланников вдоль побережья Тихого океана к неизведанным краям. Что стало с тобой, не имеющим смерти? Как сталось, что всё превратилось лишь в прах?
Инка был безраздельным повелителем всего народа. Ему подчинялись тысячи воинов в королевских гарнизонах и сотни наложниц Дев Солнца в его гаремах. Его словом начинались войны и полонения соседних племен, его проклятиями заканчивалось уничтожение взбунтовавшихся селений и непокорных жителей. Он был неколебим и недоступен, но если случалось, что он заболевал, то это означало, что его народ погряз в прегрешениях, поскольку сам Инка был свят. И чтобы недуг отпустил властелина, жрецы вскрывали вены младенцам, принося силу и молодую кровь на алтарь небожителя. Он устанавливал законы и ритуалы, определял налоги и праздники, закладывал города и учреждал научные академии.
В то время, когда на обширной территории Гардарики полтора десятка русских княжеств делили между собой славу и богатство, в благословенной долине, расположенной между двумя хребтами Анд, первый Инка Манко Капак, погрузив в плодородные земли золотой посох, основал будущую столицу самого могущественного царства Южной Америки. Страны, просуществовавшей под защитой тринадцати поколений земных богов, вплоть до самой смерти Атауальпы. Куско стал центром мира, объединённого великим правителем, назвавшим свою страну Тауантинсуйу, что означает «четыре соединённых части света». И это стало не просто аллегорией, а главным принципом управления огромным государством. Из центра города в четыре стороны света устремились главные дороги империи, носившие имена тех частей державы, в которые они приводили.
Куско стал Вавилоном Нового Света, объединившим вокруг центральных площадей бесчисленные кварталы, заселённые народами, которые покорились инкам. «Кураки (главы административных районов инков) строили свои дома на случай своего посещения королевского двора, и каждый старался строить свои дома, а затем (их строили) другие и другие, сохраняя всякий раз месторасположение своей провинции; так если его провинция находилась по правую руку, то он строил свои дома по правую руку от соседей, а если слева — то по левую, а если сзади — то (строил их) сзади и в таком порядке и соответствии, что если хорошо присмотреться к тем кварталам и к домам стольких и столь различных народов, сколько их там жило, то можно было увидеть и (как бы) охватить взглядом всю империю в целом, словно в зеркале или на космографическом рисунке», — писал Гарсиласо де ла Вега. Люди сохраняли свои этнические меньшинства, не смешиваясь друг с другом, они носили присущую их региону одежду, говорили на своих языках, соблюдали свои традиции, одевали разные головные уборы. Сапа Инка поощрял отличительные знаки, «чтобы народы и родовые линии от Пасто до Чили не перепутались бы».
Тощая улица, покрытая мозолями мостовой, маршировала вверх в гору, теряясь в запутанных поворотах старого центра города. Её каменные натоптыши пузырились андезитными валунами, пригнанными вплотную друг к другу. К стенам здания почти впритык прижимались застенчивые тротуары, едва спасающие пешеходов от громыхающих такси, с виртуозным мастерством скачущих по старым улицам Куско. Воздух искрился утренним солнцем и колол тысячью ледяных иголок, не успевших ещё исчезнуть из морозной свежести раннего дня.
Брызги радуги словно слетали с гроздьев полосатых флагов, которыми были увешаны все фасады, и скакали цветным бисером по узким улицами, забираясь во внутренние дворики, под двери, на огороженные террасы. Город полыхал семицветными огнями, отражаясь в сотнях лоскутов инкских стягов. И хотелось кричать arco iris! arco iris! словно весь мир стал отливать радужными оттенками и пропитывать каждый корпускул воздуха счастьем и надеждой, хотелось лететь по древним улицам, радуясь новым запахам, необычным формам, свежим мыслям и богатству воображения, позволяющего людям претворять в реальность даже самые смелые мечты.
Куско – город-легенда. Его колониальные здания, обросшие за века преданиями, уже стали глубокой историей, но они построены на месте ещё более древних религиозных сооружений и жертвенников солнцепоклонников. Эти долины были землями стольких народов, что повествования о них могли бы звучать из уст сказителей десятилетиями, а количества языков, раздающихся над хребтами Анд, хватило бы на каждый новый день земного года.
Куско – город-мечта. Его вожделел увидеть каждый житель андских общин айлью, после — каждый конкистадор, слышавший о сказочных богатствах столицы Инков, а теперь — любой путешественник, оказавшийся в далёких землях в районе долины Урубамба. Каждый выбранный путь, так или иначе, приводит сюда, будь то древние дороги инков или извилистые ответвления от Панамериканского шоссе. Словно многие узлы человеческих судеб, сплетённых в единый клубок ещё в древности, так и не были разрублены за долгие годы колониальных порядков. И теперь каменные ступени соборов, полные воспоминаний о слезах, крови и поте миллионов людей, готовы ожить, словно мифические горгульи, чтобы на клавишах лестничных маршей сыграть гимн борьбы за мечту, слившуюся в единый порыв многих поколений, постоянно ищущих новых вождей.
Куско – город соблазн. Здесь с первого шага хочется затеряться навсегда, утонуть в каменных джунглях улиц и укрыться небесным холстом из пронзительной синевы, обрамлённой волокнами сахарной ваты перьевых облаков. Этот город хочется познать, увидеть, потрогать, раствориться. В нём хочется скользить вдоль массивных фасадов, упираться в резные балкончики с цветами, перебирать между пальцами древнюю черепицу крыш и кружиться вокруг колоколен. Здесь каменная кладка домов на закате вспыхивает сусальным золотом декора, а перед глазами предстают формы древних храмов и домов, занимавших эту долину более полутысячелетия назад. Этот город был центром известного инкам мира и назван так не случайно, ведь «Куско» на языке кечуа обозначает «Пуп Земли».
Католичество, пришедшее на эти земли и сделавшее культ поклонения Виракоче историей, теперь само превратилось легенду. Взяв за основу многие места силы и разрушив религиозные сооружения инков до основания, оно воздвигло на их фундаментах десятки церквей и храмов. Сотни чудотворных икон, заполнивших алтарные ниши, стали объектами народного поклонения и за века создали вокруг себя намоленные пространства. И сегодня уже нельзя оценить, какая из вех истории Нового Света более важна. Одним из таких симбиозов стал Собор Санто-Доминго и главный храм инков Кориканча. После землетрясения прошлого века часть стен собора обнажилась и перед людьми предстала старая имперская кладка инков. Это было самое почитаемое инками место в городе – Храм Солнца. Стены не стали восстанавливать, и теперь католичество и солнцепоклонство мирно делят между собой этот холм.
Заходя внутрь христианского храма, вдруг неожиданно оказываешься в большом патио, стены которого образуют чётко пригнанные друг к другу ровные блоки. Качество их обработки и мастерство установки не могут оставить равнодушным посетителей, особенно если хотя бы на миг задуматься, что мастера того времени не знали ни подъёмных механизмов, ни шлиф-машинок, ни болгарок, ни алмазных свёрл. Гладкие камни с ровными стенками имеют небольшой наклон фасадной части, отчего общая структура сооружения приобретает покатые бока, как бы формируя грань очень высокой пирамиды. Но каждый камень, кроме этого, с ребер имеет пологую фаску, отчего блоки кажутся ещё теснее пригнаны друг к другу так, что невозможно найти ни единой грани, за которую можно бы было зацепиться. Но некоторые из камней не совсем гладкие, а имеют выступающие части или пазы правильной формы, предназначение которых до сих пор остаётся неизвестным.
Часть порталов сформирована массивными балками, чей вес достигает десятка тонн, они установлены на блоки стен с ювелирной точностью, и ни века, прошедшие с эпохи инков, ни землетрясения, поколебавшие массивные строения испанцев, никак не отразились на этих великолепных памятниках архитектуры. Но вид каменных руин не идёт ни в какое сравнение с тем великолепием, которое представлял собой храм солнца в начале шестнадцатого века.
Гарсиласо де ла Вега в «Истории государства Инков» описывает храм Кориканча подобным образом: «Большой алтарь (назовем его так, чтобы было понятно, хотя те индейцы не умели делать алтари) находился на востоке; крыша была из длинных бревен, чтобы там гуляли бы сильные воздушные потоки; кровлей служила солома, ибо они не знали черепицу. Все четыре стены были сверху донизу покрыты пластинами и брусками из золота. На фасаде, который мы назовем большим алтарем, стояла фигура Солнца, выполненная из золотой пластины, которая была в два раза толще тех, что покрывали стены. Фигура (Солнца) со своим круглым ликом, и со своими лучами, и с языками пламени была вся сделана из одного слитка (piesa) — точно такая, какой ее рисуют художники. Она была такой огромной, что занимала от стены до стены весь фасад храма. Рядом с изображением Солнца инки не держали других идолов — ни своих, ни чужих, как в том храме, так и в других, ибо они не поклонялись другим богам, а только Солнцу, хотя нет недостатка в тех, кто говорит противоположное».
Но кроме ритуального комплекса, это был ещё одновременно и склеп. «По одну и по другую сторону изображения Солнца в порядке старшинства (antiguedad) находились тела мертвых королей, как сыновей этого Солнца; будучи забальзамированы (неизвестно как), они казались живыми. Они восседали на своих золотых креслах, поставленных на золотые толстые брусья (tablon), на которых они имели привычку восседать. Лица их были направлены в сторону народа (pueblo); только Вайна Капак имел преимущество перед другими, ибо он был помещен перед фигурой Солнца, с лицом, повернутым в его сторону, как самый любимый и обожаемый сын, поскольку он превосходил всех остальных, ибо еще при жизни ему стали поклоняться как богу за его добродетели и королевские достоинства (ornamentos), которые он проявил еще совсем молодым». Большинство сокровищ были отданы в откуп за Атауальпу. А тела с другими изделиями из золота были вывезены индейцами и спрятаны, на сегодняшний день обнаружены только некоторые из мумий. Сколько ещё остается несметных сокровищ в тайниках, вряд ли когда-нибудь станет известным, но по заверениям Отца Бласа Валера, основанным на рассказах индейцев, их бы хватило не на одно поколение потомков бога Инти: «переселенные индейцы (которых зовут митмаками), проживающие в Копа-кавана, заверяли его, что имелся такой избыток золота и серебра, что из него можно было бы построить другой храм, начиная от его фундамента и кончая крышей, без применения какого-либо другого материала. И что, как только индейцы узнали о приходе на те земли испанцев и что они забирали себе все богатства, которые находили, они бросили все в то великое озеро (Титикаку)».
Тонкая нить улочки Сиете Кулебрас, клубком змей выныривает на Плазолету де лас Назаренас, где кто-то играет свадьбу. Стайка подруг невесты заливисто смеются, вбегая в церковь. У входа стоит экипаж молодожёнов – начищенный до блеска раритетный Астон Мартин вишнёвого цвета с букетом астр и лилий, прикреплённых на капоте. Проходим по Куэста дель Альмеранте вниз к Плаза де Армас. Справа остаётся один из интереснейших музеев города – Музей Инка. Ступени водопадом льются вниз под гору, и через несколько минут мы оказываемся на главной городской площади – возможно одной из самых красивых площадей колониального прошлого Нового Света. И без того огромная Плаза де Армас во времена инков и в первые годы господства Испании была ещё больше и включала в себя несколько кварталов вплоть до Плаза Сан Франциско. Во времена Тауантинсуйу здесь проходили церемонии главного праздника инков — Инти Райми, во времена испанцев здесь казнили последних Сапа Инков и предводителей индейских восстаний. Тупак Амару и его военачальники, скованные ошейниками, были доставлены в Куско в 1572 году, когда пал последний оплот свободного Перу – город Вилькабамба, и взошли на эшафот, чтобы, попрощавшись со своим народом, принять мучительную смерть в тисках петли пеньковой верёвки. А через двести лет его потомок Тупак Амару II был здесь же четвертован за организацию массовых восстаний коренного населения против испанской короны. Сначала ему был вырван язык, потом он был привязан к скакунам, но лошади очень долго не могли разорвать его тело, и тогда по приказу одного из палачей Тупак Амару был обезглавлен и только затем четвертован. Он стал символом освободительной борьбы, которая менее чем через полвека привела страну к независимости.
Но до этого были годы рабства, а после — годы военных хунт и диктатур. Когда 15 ноября 1533 Франсиско Писарро входил в город с войсками, никто не думал, что будет дальше, да и кому могло придти это в голову, когда всё, что занимало в то время завоевателей, было вожделение достичь легендарного золотого города индейцев. Но даже самые смелые их мечты были лишь блеклой полуденной тенью того, что им удалось увидеть в столице государства во время расцвета великой империи во главе с сыном Солнца – Сапой Инкой. «Они обили листовым золотом храмы Солнца и королевские покои всюду, где таковые имелись; они установили множество фигур мужчин и женщин, и птиц, наземных и водоплавающих, и хищных животных, как-то: тигров, медведей, львов, лисиц, собак и диких котов, оленей, лам и викуний, и домашних лам, — все, отлитые в натуральную величину и в натуральном виде из золота и серебра, и они устанавливали их в стенах — в пустотах и в выемках, которые они оставляли для этой цели по мере того, как строились стены», — повествует Педро Сьеса де Леон в своей «Хронике Перу».
И он же продолжает свой рассказ о богатстве Куско такими словами: «Они изготовляли (из золота и серебра) травы и растения из тех, что растут на наружных стенах, и укладывали их на стенах (в здании) так, что казалось, что они на них выросли. Они так усеивали стены ящерицами и бабочками, мышами, большими и маленькими змеями, что казалось, что они карабкаются по ним вверх и вниз». У Инков был культ золота, но это был не культ богатства как таковой, поскольку драгоценный металл не являлся товаром, и на него нельзя было купить продуктов или одежду. Это был дар богу Инти, и ему же он приносился в жертву, восхваляя светило, каждый день появляющееся над гребнями гор. Поэтому в полной мере такой роскошью мог пользоваться только император и его семья.
«Обычно Инка сидел на сидении из литого золота, которое они называют «тиана»: высотою в треть вары (около сорока сантиметров), без спинки и подлокотников, с некоторой вогнутостью для сидения; они ставили его на большой квадратный брусок из золота. Мелкая и крупная посуда для любой службы в доме, как для стола, так и для напитков и для кухни, — вся изготовлялась из золота и серебра, и она хранилась в каждом доме, чтобы, когда король отправлялся в путь, ее не переносили бы из одного места в другое, а она имелась бы в каждом доме Инки».
И в каждом из домов, разбросанных на протяжении всех королевских дорог империи великого Инку ждал комфорт и роскошь, какими он пользовался в своей главной резиденции в столице. «Во всех королевских домах имелись сады и садики, в которых Инка отдыхал. Там высаживались все красивые и видные деревья, цветы, пахучие и красивые растения, которые имелись в том королевстве, а по их подобию и в натуральную величину из золота и серебра изготовлялись многие деревья и другие мелкие растения со своими листьями, цветами и плодами: одни из них (как бы) еще только распускались, другие наполовину созрели, другие полностью достигли своего размера. Среди этого и другого великолепия имелись поля маиса, имитированные в натуральную величину со своими листьями, початками и стеблями, со своими корнями и цветами. А метёлочка, которую выбрасывает кукурузный початок, была из золота, а всё остальное из серебра, приваренное одно к другому. И точно так же по-разному они изготовляли остальные растения; так, цветок или что-либо другое, что отдавало желтизной, имитировалось в золоте, а все остальное — в серебре. Так же имелись малые и крупные животные, изображённые и отлитые из золота и серебра, как-то: кролики, мыши, ящерицы, змеи, бабочки, лисы, дикие коты, ибо у них не было домашних котов. Имелись и всевозможные птицы: одни сидели на деревьях, словно бы они пели, другие как бы порхали и пили нектар из цветов. Имелись олени и лани, львы и тигры и все остальные животные и птицы, которые обитали на земле, каждый экземпляр на своем месте, чтобы лучше повторить его натуральный вид».
Инки ценили золото «потому что король и его начальники делали из него свою посуду для своей службы и драгоценности для своих нарядов, и они дарили его храмам». Они усердно добывали его на рудниках и мыли в золотоносных реках. Благодаря нему была создана крепкая империя, собравшая под своим началом великое множество народов. Инки не вожделели золота, не сходили из-за него с ума, не убивали ради него народы. Они не платили им воинам, отчего ратники не испытывали алчность, они не делили его между чиновниками, отчего не было казнокрадства, они не покупали на него города и королевства, отчего не было предательства. Инки лишь украшали золотом и серебром себя и пространство, окружающее их при жизни, а в момент смерти забирали его с собой в могилу. Ремесленники и ювелиры из поколения в поколение совершенствовали свой талант и умения, создавая легендарные вещи. Одним из таких артефактов явился королевский помост, на котором с почестями проносили Инку. Именно его выбрал себе в трофеи Франсиско Писарро, как предводитель конкисты, помимо доли из общей добычи. Вес помоста составлял сто тридцать пять килограмм шестнадцати каратного золота. И только стоимость самого металла приближалась бы по нынешним меркам к ста пятидесяти миллионам рублей, не говоря уже о его культурной ценности.
Но не только каменные стены были облицованы драгоценными металлами, иногда швы между камнями индейцы делали из свинца, серебра или золота, придавая ещё большее величие и помпезность своим творениям. Но увидев прожилки желанных металлов, опоясывающих паутинами храмы и жилища жрецов, кураков и семьи Инки, «бородачей» обуяло ещё большее безумие. Отчего конкистадоры с остервенением разрушали стены домов, не оставляя в итоге камня на камне. Педро де Сиеста сказал, что если бы за считанные дни испанцы не сравняли город с землёй, он бы смог простоять ещё века, насколько он был ладно сложен и основательно продуман.
О роскоши, окружавшей Сапу Инку, может сказать также тот факт, что он никогда не одевал одну и ту же одежду дважды и никогда не ложился в одну и ту же постель, но при этом не использовал матрацы, так как это считалось «излишней нежностью и вычурностью для естественной жизни, которую они проповедовали». «Белье для постели состояло из пледов и плюшевых одеял из шерсти викуньи, которая настолько тонка и приятна, что их среди других замечательных вещей той земли привезли для опочивальни короля дона Филиппа Второго; они стелили их и укрывались ими». Но ни один европейский монах не мог себе позволить засыпать каждый день на новых простынях, да и не собирался это делать, ведь отсутствие самого понятия гигиены в мире, где вшей называли «божьими жемчужинами» и считали признаком святости, было тогда обыденностью для христианского цивилизованного западного общества. Сам Филипп Второй умер от подагры, жутко мучаясь чесоткой, а легендарная королева Испании Изабелла Кастильская гордо признавалась, что за всю жизнь мылась всего два раза — при рождении и в день свадьбы. Семья Инки же во всех домах имела бани, оборудованные огромными золотыми и серебряными кувшинами, в которых они мылись, и трубами из драгоценных металлов, по которым поступала вода, а в некоторых местах, где имелись природные источники горячей натуральной воды, бани оборудовались и украшались с особой роскошью и изысканностью.
Мы все умираем. В этом не больше плохого, чем хорошего. Но если после нас остаются одинокие кресты, то великий правитель империи Тауантинсуйу уходил из жизни с огромными почестями. Его слуги, «как священное место, заделывали внутренние покои, в которых он обычно спал, со всеми украшениями из золота и серебра, находившимися внутри, чтобы никто и никогда не вошёл бы туда, и так делали во всех королевских домах королевства, в которых инка провёл одну или несколько ночей, хотя бы это случилось во время его путешествия. А для инки, унаследовавшего (престол), строили другой внутренний покой, чтобы он мог в нём спать, а заделанный покой ремонтировали чрезвычайно заботливо с внешней (стороны), чтобы он хорошо сохранялся. Вся золотая и серебряная посуда, которой касался руками король, как-то: разнообразные кувшины (jarros, cantaros, tinajas) и вся кухонная посуда, со всем другим, что обычно используют службы в королевских домах, и все драгоценности, и одежда его особы, — всё подвергалось захоронению вместе с мертвым королем, чьей собственностью являлось; и во всех домах королевства, где имелись подобные же службы, также хоронили всё, словно бы отправляли к нему, чтобы он мог всем этим пользоваться в другой жизни».
Как говорилось выше, короли бальзамировались с великим искусством и занимали своё место в пантеоне храма Солнца. Церемония поминания Сапа Инки длилась много дней, а в прошествии года отмечалась с особой торжественностью, «наиболее облагодетельствованные (им) слуги и наиболее любимые жены убивали себя или позволяли похоронить себя живыми, говоря, что они хотели бы пойти служить своим королям и господам в другой их жизни. Они сами обрекали себя на смерть или принимали её из своих рук из-за любви, которую испытывали к своим господам. А то, что говорят некоторые историки, что их-де убивали, чтобы похоронить со своими хозяевами или мужьями, является неправдой; ибо было бы великой бесчеловечностью, тиранией и скандалом утверждать, что под предлогом сопровождения своих господ они убивали тех, кого ненавидели. Правда же в том, что они сами обрекали себя на смерть, и много раз их оказывалось столько, что начальники удерживали их, говоря им, что в настоящее время хватит тех, кто уходит (с умершим), что в дальнейшем, мало-помалу, по мере того, как они будут умирать, они пойдут служить своим господам», — так описывает преданность семьи и всего народа своему императору Гарсиласо де ла Вега.
От площади к площади встречаются какие-то небольшие представления, костюмированные шествия или танцы. Возле прилавков крутятся любители экзотики, на сценах выступают дети под музыку индейских флейт и барабанов. Всё вкусно и сочно. Хочется попробовать каждый костюм, каждую деталь гардероба не просто на ощупь, а на вкус, словно это яркая сахарная вата или разрезанные дольки экзотических фруктов. Воздух вокруг будто наэлектризован энергией, и музыка просто заставляет ноги выбивать свой ритм, а руки закручивать шаманские ритуальные движения. В сторонке, ожидая своей очереди, в волнении стоят несколько девчонок лет двенадцати, их подбадривают родители. Другая группа втихомолку уже кружит хоровод, не дожидаясь начала своей программы. Беззаботность и жизнерадостность пропитала всю атмосферу, добираясь до самых тонких струн души. И где-то в глубине начинаешь завидовать этим беззубым сорванцам в клетчатых рубашках и сомбреро, выписывающим дуги вместе с шаманом, энергичным парочкам в расшитых костюмах, кружащих юлой по сцене, и даже смуглым старикам, сидящим поодаль и щурящим глаза на солнце.
Возле церкви Сан Педро народу становится больше, пока на Каскапаро всё не покрывается людьми. Мощные волны людских тел колышутся под действием неведомых сил, тысячи голов потоками огибают стены центрального рынка. По улицам, разрезая толпу, словно раскалённое железо податливую плоть, выплыли две платформы, ведомые парой дюжин пастырей, несущих их на своих плечах. Статуи Девы Марии и Иисуса плавно качались на их вершинах. Она была с ореолом святости, а он в терновом венце. Она в праздничных одеждах, а он в скромной накидке. Но оба они символизировали скорбь и смирение, божью благодать и готовность к мукам, всепрощение и надежду. Пастыри прогибались под тяжестью ноши, но безропотно шли, раскачивая платформы из стороны в сторону. Люди отступали под звуками музыки и открывали им путь. На пути поперёк улицы, словно новогодние гирлянды, была развешана пластиковая бытовая утварь, и стоило только первой платформе дойти до очередной ленты, как специальный человек срезал её со столба у края тротуара, и падающие предметы в мгновения ока выхватывала ликующая толпа. Всё это напоминало российские масленичные гуляния с карабканьем на столб за призами, только в этой борьбе за подарки участвовало куда больше людей.
Вслед за платформами, свернувшими на Женераль Буэндиа, исчезли и многочисленные толпы людей, а на улице, где мы находились, в момент все свободные тротуары вновь занял рынок. Возле ограды церкви длинные столы были завалены праздничной едой: здесь были печёные куры, шашлычки из потрошков на шпажках, варёная кукуруза, тушёные овощи, колбасы разных видов, злаковые лепёшки, омлеты и, конечно же, главный деликатес этих мест – куй. Для этого блюда многие частные хозяйства, а иногда и ресторации, держат специальные небольшие клетки на задних дворах, в которых располагаются всем нам известные домашние питомцы – морские свинки. Именно их испокон веков готовили кечуа и соседние народы, как истинный деликатес. Их жарят во фритюре, на сковороде, запекают, делают гриль. Куй, приготовленный на вертеле с помощью открытого огня, нам понравились больше всего. Твёрдая тёмная кожа, лоснящаяся от жира, маленькие ушки, острые клыки и длинные когти на лапках. Внутри брюшина вместо потрохов заполнена пряными травами, придающими особую пикантность мясу. И как бы ни было жалко пушистых милых морских свинок, на вкус они оказались столь же привлекательны, сколь и в живом виде. Около прилавков теснилось множество людей, некоторые брали отдельные блюда, мы же попросили всего понемногу. Прямо на ступенях закрытой церкви сидели друзья и семьи с большими бутылками пива и шумно разговаривали каждый о своём. Мы присели за общим столом, с удовольствием поглощая деликатесы. Туристы же, бегло взглянув на еду, обходили такие места стороной, и это давало нам ещё большее право с аппетитом уплетать местную экзотику за обе щёки.
Белые известняковые стены, слепящие зарубцевавшимися гранями, глубокими морщинами пожилого города опутывают витиеватые кварталы. Лабиринты лестниц когтями ступеней цепляются в базальтовую породу и крадутся вверх по склонам, словно охотясь на неведомого зверя. Арки и дворы перемежаются с игровыми площадками и крошечными цветниками. Даже деревьям кое-где нашлось место в этих катакомбах городских кварталов, где схоронены миллионы загадок. Но подчас тайны просто лежат ненужным хламом, сметённым по углам, и кажется, что стоит только загрести ладонью пыль веков, и среди мусора и земли появятся неизвестные доселе артефакты, быть может, прольющие свет на загадки инков, а может быть, оставящие после себя ещё больше вопросов. Старые массивные остовы зданий нехотя уступают место бетонным маршам и блочным домам, струящимся пролётами кварталов по склону горного хребта. Поток шероховатых ровных ступеней изгибами ползёт вверх, распуская ветви проулков по обе стороны от своего главного ствола. На этих тропинках теряется детский заливистый смех, лай собак и скрежет инструмента. Последний лестничный марш вгрызается острыми зубами арматуры в асфальтовую дорогу, которая тугими петлями, словно удав, сжимает все подъезды к великой крепости инков – Саксайуаман.
Слева остается статуя Христа, подаренная палестинцами Куско, и похожая на изображение, венчающее Корковаду в Рио-де-Жанейро. Но не она притягивает нас к себе. Самым удивительным сохранившимся творением инков в окрестностях древней столицы является крепость Саксайуаман, «размеры которой кажутся невероятными тем, кто её не видел, а тем, кто её видел и рассматривал со вниманием, им кажется, и они даже верят, что она построена с помощью чародейства и что её создали дьяволы, а не люди». Её застывшие изгибы волн замерли в камне, обласкав склон холма. Стена в полкилометра длиной обвила гору тремя лентами, самая нижняя из которых составляет восемь метров в высоту. И, несмотря на то, что испанцы активно брали каменные блоки для строительства города, большая часть крепости сохранилась, ведь им было не под силу справиться с огромными камнями, весившими более сотни тонн! Ни одна европейская технология того времени не позволяла передвигать таких исполинов, ровно устанавливая их друг на друга без анкеров, раствора и других скрепляющих элементов, поэтому трудно поверить, что такое было по силам человеку, «ибо нельзя понять, как можно было это сделать, если единственным стоящим помощником были одни лишь руки». Да и сейчас в век нанотехнологий, небоскрёбов и бетонных стен, останавливающих реки, невозможно представить, как люди с помощью всех известных на сегодняшний день механизмов справились бы с подобной задачей. «Многие из них (каменных глыб) так подогнаны, что место их соединения едва заметно; чтобы так подогнать, нужно было очень, очень много раз подымать и устанавливать один камень на другой, потому что они не знали угломера и не умели пользоваться даже линейкой, чтобы, установив её на камне, проверить с её помощью, можно ли его подогнать к другому (камню). Они также не умели делать краны, блоки или какие-либо другие орудия, которые помогали бы поднимать и опускать камни, которые ужасают своими размерами».
Одним из самых необычных и непостижимых остается тот факт, что инки изготавливали все камни разной величины, что просто не может быть объяснено рациональным образом мысли европейцев. Людей, которые привыкли к правильным формам кирпича или каменных блоков, а если и использовавших неровные валуны для строительства, то только в целях экономии времени и сил, чтобы не обрабатывать их, а свободное пространство в кладке заполнить раствором. Камни в стенах инков, будучи разной величины и формы, были так чётко пригнаны друг к другу, что не оставляли никакого шанса просунуть хотя бы лезвие бритвы на несколько сантиметров вглубь кладки. Потрясающая точность и выверенность строительных конструкций не оставляла никаких шансов врагам взять в осаду укреплённый холм, защищающий северные подступы к городу. На холме находились башни, склады и собственный подземный резервуар, к которому была подведена питьевая вода из источника.
Справа от вытянутой площадки, на которой теперь ежегодно проводится праздник Инти Райми, находится скала, чьи очертания напоминают пирамиду. Но только в отличие от большинства разрушенных пирамид, превратившихся в груду камней, ей была уготована совсем другая судьба: словно огромная температура, раскалившая окружающий воздух, заставила её расплавиться под натиском нестерпимой жары. Контуры её ступеней оплавились и превратились в причудливые волны, на которых теперь с удовольствием, как на горках, катаются дети. Быть может, это всего лишь игра воображения, но и недалеко от горы рядом с круглой площадкой лежат перевёрнутые гигантские камни с высеченными на них ступенями, нишами и пазами, словно выброшенные какой-то невероятной силой со своих первоначальных мест и занявшие теперь нелепые позы среди окружающего ландшафта. Что могло произойти здесь много веков назад, чтобы принести такие разрушения, или это только причуды природы и необъяснимый замысел древних ваятелей, создавших перевёрнутые лестницы, квадратные углубления и неиспользуемые выемки в каменных глыбах?
Сегодня великая столица огромной империи превратилась в провинциальный город с населением в треть миллиона человек. Испанцы не только постарались уничтожить здания, дворцы, крепости и целые города, олицетворяющие величие империи Тауантинсуйу, но и воспоминания о былом индейском могуществе. Столица молодого Королевства Перу была перенесена в колониальный город Лима, а католические священники заставили свою новоиспечённую паству, вчерашних служителей Виракоче, возводить дома молитвы на месте бывших храмов Солнца. Демонизация развитого общества инков привела к тому, что на протяжении многих веков формировался образ дикарей, населявших высокотехнологичные города Анд. Испанцы утверждали, что жрецы приносили тысячи человеческих жизней в дар своему огненному богу, правители нещадно эксплуатировали труд своих подданных, а простые люди были ленивы и неграмотны, отчего не испытывали никакого интереса к карьере и обогащению. Инки были настолько неразвиты, что не использовали колеса, не придумали письменности, не чеканили монету, следственно они не имели даже души, а значит с ними можно было поступать как с обычной вещью, которая служит хозяину, сколько позволяют её возможности, а после заменяется на новую. Именем Христа священники благословляли на покорение племён, на рабство, во имя перевоспитания дикарей, на кровавую расправу.
Сегодня приходится по крупицам находить информацию, которая может открыть свет на истинный порядок вещей в инкском обществе. Человеческие жертвоприношения были большой редкостью, в отличие от обильных костров инквизиции, полыхавших в Европе. Верховный Инка всегда заботился о своих подданных, так как жизнь вассалов ценилась больше, чем что-либо другое. Так, например, в Тауантинсуйу знали жемчуг, но им не пользовались, так как, видя труд и опасность, с которыми он добывается, его запретили в империи. А деньги были не нужны в стране, где всё обеспечивало государство, и достаточно было просто обменять необходимые тебе товары на излишки производства. Нам, людям, живущим в век возможностей и открытых границ, где уже не осталось традиций, а главной константой жизни стали перемены, где порок вознёсся на вершины и стал образом жизни, а личное благосостояние – самой заветной мечтой, сложно понять миллионы людей, живших пол тысячелетия назад, которым было неведомо прелюбодеяние, попрошайничество, казнокрадство, алчность и эгоизм. Где тысячи людей работали ради общей цели, а закон был не пустым словом, «ибо инки никогда не создавали (свои) законы, чтобы пугать своих вассалов или чтобы над ними насмехались, а чтобы они приводились бы в исполнение по отношению к тем, кто решился бы их нарушить».
Богатство погубило великую империю. Ведь именно здесь конкистадоры нашли то, за чем охотились, прочёсывая тысячи километров неизвестного им материка. Увидев, что испанцы в поисках солнечного металла готовы преступить и человеческие, и природные законы, и даже законы своего Бога, инки большую часть сокровищ утопили в водах озёр и колодцах, скрыв их навсегда от людских глаз. Эта тайна не была завещана ни сыновьям, ни внукам, дабы они даже под пытками не смогли раскрыть местоположения, ведь вещи, предназначенные для службы их королям, не должны достаться пришлым «бородачам», попирающим древние устои государства. Педро де Сиеса пишет в «Хронике Перу»: «Если то, что имеется в Перу и погребено в этих землях, будет извлечено, то невозможно будет оценить стоимость (сокровищ), настолько они велики; ибо то, что испанцы заполучили, слишком незначительно, чтобы сравнивать с огромными размерами (сокрытого). Если бы все сокровища, находившиеся в провинциях и гуаках, что значит в их храмах и в захоронениях, собрать вместе, то взятое испанцами причинило бы сокровищу такой же незначительный ущерб, как если бы из большой посудины взять одну каплю воды, столь незначительным было то, что они забрали». Но человеческая ненасытность не имеет меры, и если бы индейцы вовремя не укрыли оставшиеся уникальные предметы из драгоценного металла, они бы точно также растворились в чанах, переправляясь в одинаковые слитки. И я надеюсь, что если когда-то и найдется нить, ведущая к сокровищам прошлого, то это произойдёт лишь тогда, когда для человека цена исчезнувших вещей – будет ценой общей истории, а не личного богатства.