Человечество находится перед альтернативой: следовать по капиталистическому пути, ведущему к смерти, или жить в гармонии с природой. Мы должны сделать выбор: погибнет капитализм или мать-Земля. Развитые страны грабят природные ресурсы, отравляют реки и озёра в поисках максимальной прибыли.
Эво Моралес
Я припадаю лицом к грязному, заляпанному стеклу маршрутки, пытаясь впитать в себя проносящиеся пейзажи. Запруженные людьми улицы, осунувшимися от проблем и неподъёмных тюков с вещами, растерзанный по дороге мусор, словно после набега стаи бешеных от голода волков, истолчённые в мелкую пыль земляные насыпи и непрекращающиеся ни на минуту многокилометровые ряды лотков, стоек, корзин, коробок, бочек, скамей и просто тряпок с вещами, выставленными на продажу. Огромная, в восемь или десять полос, дорога бурлит от транспорта и пешеходов. Её грудина хрустит костями пластиковых банок и бутылок, лопающихся под колёсами, лязгает тормозными колодками, царапающими диски, визжит гулом сирен задыхающихся в приступах астмы машин.
Для нашего уха кажутся мелодичными названия таких мест в столицах других государств Латинской Америки, как «барриадас» в Лиме, «кальямпас» в Сантьяго-де-Чили, «фавелы» в Рио-де-Жанейро, но это ничто иное, как трущобы. Где сотни тысяч людей, ведомые голодом и поиском ночлега создали город в городе, пытаясь выжить сообща. Ещё пару десятков лет назад Эль-Альто представлял собой высокогорный посёлок, являющийся спутником Ла-Паса, где в лачугах из необожжённого кирпича жили люди, пасущие овец на золотых полях Альтиплано. Сегодня это огромный пригород, откуда ежедневно более полумиллиона человек спускается в столицу на работу и вечером возвращается назад. Колоссальные миграции населения не прекращаются даже в выходные, ведь они здесь — непозволительная роскошь.
Эль-Альто располагается на отметке, превышающей четыре тысячи метров, где у неподготовленного человека зачастую случается горная болезнь, называемая здесь «сороче». Ниже этой высоты расположены такие высокогорные объекты, как Потала в Тибете, Фудзияма в Японии, Чегет и Приэльбрусье в России, здесь же индейцы, заложив за щеку очередную порцию листьев коки, тащат тюки весом более тридцати килограмм, не задумываясь о перегрузках. Их жизнь для обычного неподготовленного европейца представляется шокирующей настолько, что любой иностранец старается максимально абстрагироваться от пульсирующей за окном комфортабельного автобуса или такси жизни. Город растёт в размерах с колоссальной скоростью, его заселяют всё новые индейцы с ближайших деревень в поисках работы, и внутренняя рождаемость обеспечивает беспрецедентный процент роста молодого поколения. Более половины населения моложе девятнадцати лет, но уже в двенадцать боливийцы начинают работать. Здесь нет отдельных микрорайонов с независимой инфраструктурой: детскими садами, школами, магазинами, площадками для отдыха, здесь всё завязано в колоссальный клубок человеческого жилья и дорог между домами, словно спутавшаяся вконец пряжа.
Эль-Альто – город-миллионник, получивший свою административную независимость от Ла-Паса только в 1985 году. Это огромная площадь, порезанная на параллельные и перпендикулярные улицы, зачастую в которых после съезда с основной дороги можно обнаружить только неровные грунтовые проезды. Даже широкие, по российским меркам, проспекты не справляются с количеством транспорта, кишащим на остановках, автомобильных развязках и перекрёстках. Среди них подавляющее большинство занимают тук-туки, подобно Юго-Восточной Азии, микробусы для десяти-двенадцати человек и дешёвые такси-коллективо — на личный транспорт денег накопить практически невозможно.
Городские дома совершенно однотипны: красные кирпичи и тонкий бетон перекрытий и колонн, первые этажи повсеместно заняты магазинами и дешёвыми столовыми, предлагающими за три доллара комплексный обед. Несмотря на общую серость и однообразие фасады некоторых зданий бросаются в глаза своей вычурностью и дисгармонией, словно нищего с улицы одели в смокинг для официального приёма, но забыли умыть и причесать. Огромные витражи тонированного стекла на четырёх-пяти этажных зданиях, штукатурные изгибы разных цветов, громоздкие элементы отделки. Остальные стены, не выходящие на главную улицу, так и остаются стоять нагими, ещё больше придавая вид непропорциональности, будто в комнате с кривыми зеркалами.
На периферии города становится свободнее, кроме несколько этажных кирпичных фасадов появляются участки за высоким забором, широкие пыльные обочины занимают автобусы. Автомастерские заполняют первые этажи зданий, ворота однотипной ковки, но ослепительно пёстрых и разнообразных рисунков, дырявят кирпичные стены огороженных территорий. Весь общественный транспорт — будто магазин комиксов в свободном доступе. Сюжеты фэнтезийных саг с волшебниками в мантиях, мускулистыми воинами с огромными мечами, полуобнажёнными красавицами в коже и железе, мифическими животными излучают динамику, струятся энергией, ни одного повторяющегося сюжета, ни единого намёка на примитивизм. Среди города, почти полностью населённого выходцами из индейских общин, это смотрится странно, но не отталкивающе. В Эль-Альто множество несопоставимых вещей уживаются друг с другом. И часто временное становится постоянным, а построенное, казалось бы, на века, заменяется новым.
Среди нескончаемых улиц города, заполненных нагромождением товаров, можно часто встретить людей, сидящих возле огромных мешков, заполненных небольшими продолговатыми сушёными листьями. Это кока. Её листья на протяжении тысячелетий были священны для индейцев Анд, и многие обряды не обходились без принесения их в жертву Пачамаме или Инти. У инков существовал специальный оброк для императорского подданного, когда он несколько дней в год должен был отработать на плантациях по сбору листьев коки. Но особое сильное распространение культивирования этого растения приобрело во время испанской колонизации, когда правительство поняло, какую колоссальную прибыль можно извлечь из внутреннего рынка потребления, энкомьендеро стали сгонять индейцев на плантации, чтобы те выращивали и собирали урожай для продажи их же соплеменникам. Что наряду с работой в шахтах стало для индейцев прямым путём в рабство. Церковь не признавала наличие души у индейцев вплоть до позапрошлого века, и все индейцы отправлялись на «перевоспитание» к энкомьендеро, от которого отдавали несуществующую душу Богу в течение нескольких лет дьявольской работы. Это стало настоящим адом для них ещё на Земле. Для кечуа и аймаров кока является неотъемлемой частью культуры и исторического наследия. Раньше она помогала выносить нечеловеческие условия труда на плантациях и рудниках, притуплять голод, тренировать выносливость и выдерживать физические перегрузки. И сегодня она осталась такой же незаменимой для этих многострадальных народов.
Менее чем за полдоллара можно купить пузатый мешок с высушенными листьями и не забыть получить в придачу lejia dulсе — небольшой серый цилиндр, состоящий из спрессованной смеси пепла киноа, аниса и сахарного тростника, или являющуюся его заменителем – пищевую соду. Алкалоиды кокаина расщепляются и всасываются в кровь только в щелочной среде, отчего для потребления коки используют дополнительный катализатор. Хотя и общепринятое выражение «жевать» напрямую относится к листьям коки, на самом деле таковым процессом не является. Комок листьев кладётся за щеку на продолжительное время и позволяет обволакивающей его слюне связывать вещества, впитывая их через слизистую оболочку полости рта.
Сегодня культура потребления коки распространена повсеместно, и в её выращивании задействовано большое количество крестьян горных деревень. Мировая общественность с сильным нажимом пытается заставить отказаться Боливию от легализации выращивания кокаиновых плантаций, аргументируя это сильной сырьевой поддержкой для кокаиновых лабораторий и общим укреплением системы наркотрафика. Хотя жевание листьев коки на деле – это такое же употребление наркотиков, как поедание пирожков с маком. И проблема, созданная европейской системой, которая в поисках новых удовольствий и неистребимого любопытства синтезировала кокаин, пытается решаться ими не по пути идеологического воспитания наций и истребления контрабандных каналов, а по пути подавления культурных и социальных ценностей стран Латинской Америки, забывая, что рыба начинает гнить с головы.