Резиновые бампера беззвучно пружинисто коснулись бетонного причала. Паром пришвартовался к берегу в той же самой бухте, от которой мы отправлялись на остров. Люди спешно выгрузились на сушу, и львиная доля сразу же села на стоящий неподалеку автобус, уходящий в Манагуа. Мы же пошли дальше, чтобы поймать такси до Риваса, где уже предполагали найти автобус до Сан-Хуана-дель-Сура. На стоянке кроме нас оказался еще один парень из Испании, направляющийся в тот же город. Недолго думая мы воспользоваться одним автомобилем, тем более что, пока происходила торговля, к нам присоединилась еще одна девушка, и мы договорились с водителем на поездку до самого побережья Тихого океана. Вещи с большим трудом поместились в багажнике, а вот сёрфборд испанца пришлось взять с собой в салон. Но так как его размер был довольно велик, то нос и хвост доски свешивались из окон салона наружу. И во время маневров водителя нам приходилось постоянно следить за тем, чтобы доска ненароком не сшибла неаккуратных велосипедистов, нечаянно приблизившихся к нашей машине, или сама она не укоротилась от встречи с кузовом грузовика. Хорошая прямая дорога несла нас к побережью океана. И, не успев отсчитать и часа пути, мы въезжали в Сан-Хуан. Девушка покинула автомобиль в нескольких километрах от города в школе йоги, а мы же вышли рядом с супермаркетом, недалеко от которого была расположена наша школа испанского языка, где мы планировали потратить две недели на изучение этой гуманитарной дисциплины. Несмотря на воскресенье, в школе нас ждали, чтобы проводить в дом, в котором нам предстояло жить в ближайшее время.
Двухэтажное большое здание, поделенное на две части и еще на несколько комнат для постояльцев, было полно народу. Хозяйка Марта следила за домом и готовила еду, кроме нее был муж, несколько дочерей и внучки с внуками. Нас разместили в небольшой комнате на втором этаже, стены которой были наспех окрашены в белый цвет, а крыша состояла из профилированного листа, сквозь гофры которого в комнату вместе с уличным воздухом проникали еще и звуки наружного мира. Из-за отсутствия изоляции днем в комнате было жарко, словно в финской сауне из-за раскаленного кровельного металла, а по ночам холодно, так что пара спальников была в самую пору. Рядом с комнатой размещалась открытая кухня, не использующаяся видимо уже давно, и балкон с плетеными креслами и диванчиком, где было приятно сидеть по вечерам. Иногда вечерний ветер был столь жесток, что ветви близлежащих деревьев в агонии рвались за бетонные стены, издавая нагнетающие звуки, а ветер с вечернего шёпота переходил на грубые нечленораздельные звуки. Тогда мы прятались в комнату, но и от туда разгул стихии казался устрашающим.
Сан-Хуан-дель-Сур представлял собой приятный туристический город, расположившийся в бухте Тихого океана. Широкая полоса песочной гавани, застроенная стилизованными ресторанами из деревянных каркасов, обтянутых ветвями и пальмовыми листьями, весь световой день была полна народу. Большое количество туристов купалось в прибрежной черте или сидело в шезлонгах рядом с навесами, дававшими тень, молодые парни гоняли мяч по песку камелопардового цвета, ребята лет двенадцати ходили по пляжу с безделушками, сделанными из полированных раковин морских моллюсков, и предлагали свой нехитрый товар на продажу. Вглубь уходили улицы с отелями, магазинами, туристическими агентствами и кафе. Еще дальше от побережья располагалось жилье местных жителей. По вечерам на пляже появлялось много хозяев домашних питомцев, и вместе с ними делали пробежки вдоль линии прилива или просто прогуливались, наслаждаясь шарлаховыми красками заката. Мягкие тона оседающего солнца придавали скатным кровлям прибрежных ресторанов еще больший уют и теплоту. Влажные песчаные отмели таяли в закатных тенях, напитываясь водой, и в результате исчезали в шелестящей темноте океана, сотканной из миллионов крошечных корпускул, будто чернильным облаком выпущенных пугливой каракатицей. Город был приятен, в городе хотелось жить.
Первая половина дня до выходных была поглощена занятиями, вторую половину мы проводили или на школьных мероприятиях или в лености на балконе в доме нашей семьи. Со школой мы выезжали несколько раз на близлежащие пляжи, а около городка их не менее пяти, а так же поднимались к статуе Христа, расположенной на доминирующем утесе и простирающей свои длани, будто осеняя благословением стелящийся у кромки воды город. Один из самых отдаленных уголков был спрятан за чередой скальных гребней, острыми бритвами полосующей прибрежные воды, так что добраться до него представляло возможным лишь на лодке. Мы плыли вдоль скалистых берегов, причудливо сточенных набегающими волнами. Плавные горизонтальные цветные полосы спускались к поверхности моря, будто обозначая годовые кольца земли, и если бы захотелось сосчитать, то оказалось бы не менее десятка тысяч линий жизни. И через час, уже изрядно утомившись скачками по водной ряби, за очередным причудливым отрогом, одиночным остовом торчащим среди океана, мы увидели бухту, чуть вдавшуюся вглубь материка, отчего сила морских волн нисколько не тревожила её. Это было чудесное место с водой цвета аквамарин, чистым искрящимся песком и нетронутой природой. Небольшие волны, тихо шелестя, будто боясь потревожить покой посетителей, аккуратно перекатывали песчинки. Искры новогодних бенгальских огней резво прыгали в чешуях солнечного света, покрывавших поверхность воды, словно кожу золотого дракона, подставляющего поочередно, то правый, то левый бок из глубин на поверхность океана. У берега стояли две яхты, выбравшие уединение и спокойствие, и предпочитающие это место более шумным пляжам с ресторанчиками и отелями.
Еще один пляж оказался излюбленным местом сбора сёрфингистов. На его берегу расположились два отеля, совмещенные с барами. Эти неказистые строения были сколочены из обычных досок с каркасом из бруса. Текстура от времени стала грубой, шероховатой, приобретя от соли моря серый мышиный цвет, будто деревенские сараи и сеновалы, поблекшие от прошедших лет. Отели были с минимумом удобств, но что еще нужно людям, которые только и грезят сёрфом и весь день проводят в покорении стихии воды? Полоса берега с двух сторон была зажата между скалами, и, в связи с ограниченностью пространства, сёрфенгисты в морских волнах белыми носами то и дело запрыгивали друг на друга. Удивительно, как такое столпотворение людей оставалось без травм и неприятностей, лишь может от того, что новички суетились у самого берега, обучаясь вставать в пене – волнах утративших свою силу и добирающихся до песка лишь белой кудрявой шапкой бурлящей воды, а вот продвинутые ловцы волн, соревновались друг с другом в приручении ретивых гребней на глубине. Они дожидались момента с высунутым наполовину торсом из воды, сидя на доске верхом, после ловко разворачивались и начинали грести по направлению движения воды, и в тот момент, когда казалось, вода обрушится на них всей своей массой, пытаясь подмять под себя дерзнувших бороться с ней в скорости, они моментально вставали на доску и неслись вдоль гребня, убегая от сворачивающейся сзади в трубу волны. Чудесно было смотреть на этих ребят, среди которых встречались и девушки, которые ловко обкатывали все новых и новых «жеребцов».
Мы тоже рискнули встать на доски, но эта «забава» оказалась серьезным испытанием, по силам не каждому. С непривычки доска казалось совершенно нестабильной, трясясь в руках при попытке встать на нее, подобно приступам болезни Паркинсона. И было совершенно нереально уследить момент, когда волна достаточно сильна, чтобы тебя подхватить, но не «перегрета», чтобы уйти под сёрф, оставив дожидаться новой. А в это время нужно успеть сообразить, что нужно моментально вскочить на движущуюся под натиском неведомой силы волны доску и направить её в нужном направлении. Как и любое искусство, только долгие тренировки могут дать возможность из катания в пене перейти на настоящие волны, где вместе с массой соленой воды тебя захлестывает еще и море адреналина. Это настоящий спорт, требующий от своих поклонников беззаветной любви и самоотдачи.
Учительский состав нашей школы испанского языка был молодым и задорным. Наша школа была расположена в двухэтажном здании, первый этаж которого занимала директорская и хозяйственные помещения, а на втором, представляющим собой открытое пространство, огороженное лишь с трех сторон, располагался учебный зал. По территории этажа были разбросаны столы и доски для записей, рассчитанные на занятия один на один. Не все учителя знали хотя бы немного английский язык, поэтому для некоторых студентов занятия были особо увлекательными и забавными. У моего преподавателя была ученица из Италии, и им приходилось общаться посредством словаря. Не так все сложно с определенными словами, которые можно показать или нарисовать на доске, намного сложнее с абстрактными понятиями, которые изобразить не представляется возможным. Наверное, все помнят игру в «крокодила», когда нужно было угадать показываемое жестикуляциями действие. Но как объяснить такие понятия, как «справедливость», «унижение», «сострадание» или «измену»? Еще Дейл Карнеги писал, что большинство проблем в общении людей в том, что они говорят об одном и том же, но разными словами, и друг друга при этом не понимают. Но это люди, которые общаются посредством общего родного языка. А как же быть тем, кто говорит на не родном, или для обоих собеседников язык общения является вторым или третьим? Сколько информации теряется при этом, сколько возникает ложных домыслов или неправильных суждений! Как может одна неправильно преподнесенная фраза развязать войны и погубить тысячи человеческих жизней. Сколько ошибок совершает человек, лишь из-за того что неправильно воспринял информацию? Мы все находимся в этой зоне риска. Мы все сотни раз были нетерпеливы, неграмотны, невнимательны, невосприимчивы и просто неправы. Но человечество с начала появления речи согласилось на эту жертву, так как речь дала людям стать теми, кем они являются теперь. Так как язык был тем грандиозным шагом, который позволил человеку создать социум, дал возможность обмениваться информацией и опытом и до появления письменности сделал возможность передавать родовую память из поколения в поколение. И то количество исторических трагедий, как и ошибок в жизни каждого из нас, произошедших из-за непонимания, с лихвой окупается теми благами, которые дает нам «слово».
Мы треплемся по телефону, беседуем с друзьями, говорим с сослуживцами по работе, участвуем в дебатах или митингах или просто думаем про себя, не вдаваясь в рассуждения, что это всего лишь ограниченный набор звуков, получивший благодаря договоренности людей смысл. Теперь уже никто не скажет, кто и когда договорился об этом, и если у азбук, а значит и у письменности, еще есть в нашей памяти авторы, то корни устной речи теряются в веках. Но мы все равно негласно продолжаем следовать этим традициям, нисколько этому не сопротивляясь. Но языков в мире не сотни, а тысячи, а сколько существует мертвых языков, ушедших вместе с их носителями, и все они состоят лишь из нескольких звуков, чередование которых создает тысячи слов, миллионы предложений и бесконечные вариации текстов, так же как и рождение невообразимого многообразия музыки зиждется на семи нотах. Не это ли является истинным чудом, творимым каждым из нас изо дня в день. Какая невообразимая метаморфоза воздушных колебаний преобразуется в нашем мозгу в яркие образы, заставляющие нас плакать и смеяться, злиться и проявлять добродетель, скучать и веселиться. Слова заставляют чувствовать нас, рождают ощущение прекрасного, вдохновляют, позволяют творить. И страшно подумать, что такой сильный инструмент очень часто применяется во зло, заставляет ранить человека, может оклеветать его или даже убить. Мы слишком привыкли к речи, чтобы задумываться, насколько она сильна, особенно если применена не во благо. Но есть и еще одна темная сторона медали. Мы слишком много из наших речей делаем мусора. Кидаемся словами, разбрасываем фразы, выдаем ненужные тирады. Мы засоряем свой язык, теряем свое время, тратим свою энергию. В пустой болтовне проходит большая часть нашей жизни, мы часто говорим что-то друг другу, совсем не слушая своего собеседника, а после обижаемся. А ведь необходимо не так и много, чтобы услышать – всего лишь немного помолчать.
Прошли две недели. Еще один маленький отрезок жизни, испещренный мелкими узелками эмоций, впечатлений, знаний. Я знаю, что когда вернусь к пряже своей жизни, мои пальцы будут скользить не по гладким нитям, а по хитросплетениям жизненных ситуаций, разочарованиям и восторгу, тугими петлями, сошедшимися в единый клубок моей души. И теперь, когда мне захочется остановиться, посмотреть назад, обдумать, заставить себя помолчать. Я смогу молчать на испанском. Смогу… Ну, хотя бы самую чуточку.