Яркие сочные фасады одноэтажных зданий. Разноуровневые черепичные крыши. Упряжки лошадей. Нереальные цвета бьют в глаза фиолетовыми, салатовыми, охровыми, червонными, лазоревыми, рыжими и другими расцветками. Будто кто-то в мэрии города объявил конкурс на самый яркий и оригинальный фасад. И теперь каждая семья считает своим долгом оформить стену в более необычные оттенки, чем их соседи. Фасады зданий монолитной линией режут горизонт, и понять, где заканчиваются одни владения и начинаются другие можно только по изменению цвета и скачку уровня кровли. На тротуар выступают лишь крыльца, вальяжно выпячивая толстые бока ступеней, иногда перегораживая его практически полностью, и чугунные решетки окон, опирающиеся на выпуклые пузатые подоконники, изредка украшенные ажурной лепниной, а зачастую и просто грубой консолью выходящие в сторону улицы. Тротуары вымощены плиткой, кое-где покрытой мелкими выщерблинами или отмеченной сколотыми углами, а рядом с некоторыми зданиями и вовсе залитой бетоном. Но рядом с банками все дорожки блестят, словно свежевымытые, а серьезные охранники, стоящие рядом с парадными дверьми и вооруженные помповыми ружьями, вызывают желание перейти на противоположную сторону, дабы, не дай Бог, оставить свои следы на чистой плитке покрытия. Под их строгим взглядом начинаешь таять, исчезать, и совесть невзначай вспоминает, какие из недавних «прегрешений» тянут на порцию кучной обжигающей дроби: толи мусор остался не выброшенным, толи в магазине на прощание продавцам не прозвучало «до свидания». Да и в банк попасть не так просто: охрана пристально осматривает клиентов, провожая их изучающими взглядами, а иногда и заставляет ждать снаружи, пока из помещения не выйдет достаточно народу, чтобы пропустить следующих из очереди.
На асфальтированных улицах следы повозок, запряженных парами лошадей. И хотя владельцев заставляют привязывать под хвост своим парнокопытным специальные мешочки, но все они сложены гармошкой, нисколько не выполняя возложенную на них функцию. Из-за этого следы конского помета стелятся по всем улицам в центре города, обнажая душу луговых трав, пригретых южным солнцем, и, несмотря на каждодневную вечернюю уборку, это всего лишь уменьшает общий уровень грязи, но не сводит его к нулю. Кобылки, запряженные в повозки, выглядят тощими и неопрятными, будто хозяева пытаются выжать из них все силы, нисколько не заботясь о здоровье своих подопечных. На центральной площади экипажи стоят друг за другом на протяжении сотни метров. Понурые лошади через силу дергают спинами, сгоняя надоедливых насекомых, у многих на боках видны проплешины от лямок сёдел, гривы не чесаны, морды опущены. Их бока, граненные выпирающими ребрами, словно кузнечные меха, раздуваются, вбирая жаркие пары городского воздуха. На мордах закреплены шоры, оставляя лошадям узкий обзор лишь строго вперед, да и эта возможность им не нужна, от них веет обреченностью и безразличием, отсутствием какого-либо интереса к своей жизни, жизни, которой для их хозяев и не существует, ведь они для них – вещь, и не более того. Я вспоминаю, какой задор и азарт во взгляде скаковых лошадей, как они, даже будучи на постое, готовы в любой момент сорваться с места, как им привычен ветер, рвущий гриву, как им сладок нахрап галопа. Их лоснящаяся шерсть, крепкий тренированный торс, густая грива вызывают восторг и восхищение, они словно загребают копытами жар человеческих сердец, томящихся на пламенных кострах северного сияния, недоступного местным обывателям. Они, словно помнят, как носили колесницы греческих богов по небосклону мироздания, рассыпая алмазы звезд в черных провалах далекого космоса. Они скованы из жара вулканов, резвости подземных ручьев, стремительности горного ветра. В них сливаются все стихии, вся энергия, все возможности, когда их неповторимые грациозные фигуры несутся в едином порыве эмоций, желаний, боязни и ярости. Как же они отличны от тех созданий, которых человек превратил лишь в инструмент, забыв, что лошади не их рабы, а только помощники. Если бы они только знали, что сильнее любого человека…
Наш номер в одном из недорогих отелей Гранады оказался довольно душным, но жара в полуденный час на улицах города была еще невыносимей. Будто само время, смешиваясь с неизбежностью, ленью и безразличием стекало по конькам крыш и ячейкам черепицы, опутывая еще здоровых прохожих липкой субстанцией, напоминающей смесь человеческого пота с бесконечной пассивностью к окружающему миру. И часто из двух зол — томиться в номере или плавиться на улицах города — мы выбирали меньшую. На первом этаже был небольшой внутренний двор, закрытая терраса со столиками и маленький балкончик, выходивший на шумную улицу. Несмотря на большую популярность города среди туристов, их зона интересов, в основном, не простиралась далее центральной мощеной булыжником улицы Calzada, главной площади и зоны Туристико. Остальной же город был полностью предоставлен в распоряжение местным жителям и тому небольшому количеству любопытных, осмелившихся выйти за мнимые рамки проторенных туристических маршрутов.
Дороговизна ресторанов и магазинов на центральной улице с лихвой окупалась множеством небольших комедоров и магазинчиков, разбросанных по всему историческому центру города. И хотя в городе не существует конкретных достопримечательностей, обязательных к посещению, общая атмосфера создает особую гармонию, вступающую в резонанс с внутренним настроем. И можно просто бесцельно бродить по городу, заходя в небольшие церкви, уютные дворики, местные музеи. Цвета перетекают один в другой, иногда загружают пейзаж, прерываясь неровными тенями, но чаще заполняют окружающее пространство, формируя наброски картин будущих авангардистов. Воздух наполнен чужой, манящей жизненной силой, стекающей по ломаным линиям кварталов к площадям и скверам. Треуголки зданий пригибаются к тебе, то ли желая рассмотреть поближе, то ли оказывая уважение к гостю. Мозаики мостовых, используя лишь единственный серый цвет, замысловато играют с воображением, создавая рисунки, причудливо меняющиеся в брызгах вулканизированных колес проезжающих автомобилей или деревянных ободах экипажей.
Мы оказались в Гранаде в преддверии католического Рождества. Сквозь открытые окна и двери домов были видны наряженные искусственные ели, библейские сценки рождения Христа, упряжки плюшевых оленей с санями Санты. Пожилые люди сидели на креслах-качалках, переговариваясь между собой или наблюдая за прохожими, дети играли на тротуарах. Как это странно – Рождество без снега. Ни крепкого мороза и пара изо рта, ни запаха хвои, ни ощущения праздника, пусть даже и чужого. В ночь на Рождество город будто вымер. Нам с трудом вечером удалось обнаружить место, чтобы поесть, что уж было говорить о народных гуляниях или праздничных мероприятиях. Для католиков Рождество – семейный праздник, собираются вместе родители и дети, они готовят праздничный ужин, накрывают на стол, создают домашний уют и теплую атмосферу. Наутро же под елкой оказываются долгожданные подарки, ну а если нет её, то где-нибудь в укромном уголке, чтобы малыши с азартом кинулись искать приготовленные коробки в праздничной упаковке. В церквях в эту ночь проходят службы, собирающие множество прихожан. И лишь только в Новый Год люди встречаются с друзьями, чтобы весело встретить наступление следующего символического витка жизни. Для нас Рождество давно утратило тот сакральный смысл, который несло в себе буквально век назад. Нам сложно понять уклад жизни жителей села Диканька и их отношение к празднику, описанному Гоголем. Для нас это всего лишь сказка, размывшая исконный смысл. Мы можем прочитать по «чертовщинку», но не сможем уже понять, сколь важны были реальные колядования, святочные гадания и ряженья. И мало кто теперь собирается с родными в Сочельник или седьмого января в семейном кругу. Мы ценим только Новый Год и те каникулы, которые отмеряет нам правительство, а так ли важно, что значат эти дни, коль все равно они проходят в лености и чревоугодии? Рождество, к сожалению, для нас осталось в прошлом, как архаичная традиция, отжило свой век. И, несмотря на сотни лет традиций, скептицизм и прагматизм победили. Теперь мы не наряжаем ели, чаще заменяя их на пластиковые болванки, оправдывая это борьбой за экологию и спасение леса, но на самом деле не желая заниматься уборкой осыпавшейся хвои, а сверху водружаем звезду или фонарик, совсем забыв, что на макушке раньше всегда покоился ангелок, хранивший домашний очаг.
На следующий день двадцать пятого числа отправляемся в город. Недалеко от рынка заходим во внутренний двор одной из кафешек, где за столиками, преимущественно по два человека, сидят никарагуанцы и после прошедшего праздника пытаются привести себя в порядок. У каждого на столе стоит литровая To?a, у большинства уже не первая. Люди расслабленно беседуют, на многих хмельной напиток уже успел подействовать благотворно. Садимся за небольшой деревянный столик, мореная древесина которого липка от грязи и разводов. Приходит официантка, наспех протирает его поверхность и принимает наш заказ. Гранадцы поочередно косятся на нас, и только когда нам приносят такую же бутылку пива, как и у всех, успокаиваются и возвращаются к старым темам. К подаче нам мяса у одного из посетителей в руке появляется микрофон, звучит музыка и, пытаясь в соответствие с появляющимся на экране текстом, попадать в такт, он начинает петь. Свой небольшой пережаренный стейк мы поедаем под аккомпанемент душераздирающей испаноязычной баллады. После третьей песни официантка, похоже, не выдержав силы таланта, выключает караоке и оставляет фоном какой-то музыкальный канал.
Зона Туристико – первоначально, наверняка, планировалась как респектабельный район с большим количеством гостиниц, ресторанов, парковочных площадок и другой инфраструктуры, расположенный на берегу озера Никарагуа. Видимо, размах задуманного был поистине грандиозным, но, как часто бывает, мечты разбиваются о камни реальности. Мы подходим к небольшому мостику, являющемуся символическим въездом на территорию Зоны. Берега завалены мусором — кажется, что здесь когда-то была река, но теперь только горы пластиковой упаковки, тряпья и пищевых отходов, в которых, с удовольствием роя пятаком, с утробным урчанием копается упитанная свинья. Облезлая арка входа охраняется человеком, в подчинении которого находится шлагбаум въезда. На колонне выцветшей табличкой висит прайс-лист для пересечения символической границы. Несмотря на имеющуюся таксу для пешеходов, охранник не удостоил нас даже взглядом, и мы оказались по другую сторону оврага совершенно бесплатно. Вдаль под сенью разлапистых деревьев уходила дорога, обрамленная кафе и магазинами. Мы же свернули налево и вышли к самому берегу озера. Темно-синяя вода мелкими барашками накатывала на пологий песочный берег, покрытый водорослями и тиной, выброшенными на плес водой. Ближе к пляжу стало немного почище, да и песочная полоса стала шире. Большое количество народа купалось в мелкой воде, используя вместо купальных костюмов обычную одежду, еще больше сидело на берегу. Иностранцев среди них не было. Мы прогулялись вдоль побережья, наблюдая, как дети забавно бултыхались в прибрежной зоне. Пройдя пару километров, свернули вглубь ближе к дороге. То и дело навстречу проходили женщины, несущие на голове широкие плоские корзины, предлагая еду. Иногда попадались мужчины, толкающие впереди себя затертую, изъеденную ржой тележку, похожую на лоток мороженщика, и одной рукой звонившие в прикрепленный к перекладине колокольчик. В их закромах была так же еда, но более разнообразная, нежели из корзин. Удивительно, но спросом она пользовалась даже у работников ресторанов, считающих её более приемлемой, нежели приготавливаемые ими блюда. По дороге, явно рассчитанной на большой грузопоток, с широкими тротуарами и ответвлениями в стороны, правда, часто заканчивающиеся практически в самом начале тупиками, расположились друг за другом рестораны. Женщины сидели у порога в ожидании клиентов, но ни внутри, ни на открытых верандах никого не было. Открытые пространства между кафе, предусмотренные под стоянки, пустовали, так и не обретя брусчатого или асфальтового покрытия. То и дело попадались массивные здания раздевалок и туалетов. Все здесь было рассчитано на большой поток туристов, но по какой-то причине надеждам не суждено было сбыться, и теперь эти места приходят в запустение, и только пляж пользуется популярностью у местных, которым не нужны ни гостиницы, ни рестораны.
В центре города объемистым грязно-желтым торсом, подпирая близлежащие улицы, расположилась церковь Iglesia Nuestra Se?ora de la Merced, в которой, прорезая утробу колокольни, дощатая узкая лестница возносится к вершине, где в небольшом пространстве купола расположилась церковная звонница. По четырем сторонам в арочных проемах находятся небольшие колокола, языки которых приводятся в движение звонарем с помощью собранных в пучок веревок. Внизу играет город. Фасады зданий уходят в землю, закрываясь ребристыми черепичными крышами. Улицы танцуют свой фокстрот, то сбивая редкие авто в плотные узлы, то растаскивая их по разные стороны перекрестков. Отсюда лучше, чем откуда-либо, видно, что все здания представляют собой по форме итальянские палаццо с небольшими тенистыми внутренними двориками, из которых над крышами поднимаются кроны деревьев и мохнатые верхушки пальм. Красные каре зданий, слившись друг с другом стенами, будто несоразмерные квадраты гигантской шахматной доски уходят за горизонт. Вдали в дымке видны синеватые хребты вулканов, а водная поверхность озера сливается с небом, оставляя ощущение непрекращающейся метаморфозы воздуха в воду и обратно. Гранада, словно посыпанная светом сквозь решето туч, ярко горит красками и торжествует. И, несмотря на неутомимую борьбу со своим извечным соперником — Леоном — сначала за статус столицы государства, а теперь за право называться главным туристическим городом Никарагуа, она словно не замечает этого и ставит себя выше, подчеркивая свой статус и высокое положение, а может, и просто смирившись с неизбежным проигрышем.
Новый год нас встретил в два часа после полудня. Накануне мы закупили мандарины, избавив магазин практически от всех имеющихся запасов, ингредиенты, более-менее соответствующие советскому оливье, и пару бутылок шампанского. Кроме этого, на кухне нашего отеля не нашлось бокалов под игристое вино, что потребовало от нас решительных действий для исправления сложившейся ситуации. После праздника стеклянные фужеры были оставлены хозяевам – быть может, и их торжественные моменты будут нуждаться в мелодичном звоне чокающихся бокалов, взамен дребезжанию керамических кружек. Вареной колбасы для приготовления салата аля-руссо не оказалось, так же, как рябчиков и раковых шеек, являющихся первоначальными составляющими знаменитого салата француза Люсьена Оливье, работавшего шеф-поваром в московской ресторации Якова Пегова «Трактир «Эрмитаж». А вместо «Советского шампанского» была куплена бутылка полусухого игристого итальянского вина и калифорнийского розового. Мы заняли один из столиков веранды нашего отеля, расположили на нем компьютер с включенным Skype, приготовили еду. На планшет было скачано поздравление президента, выложенное в сеть жителями Хабаровска или Владивостока несколько часов назад. Мы подключили связь, и на мониторе появилось изображение стола с большим количеством яств, закусок и напитков в такой далекой для нас и щедрой России. Прозвучали дружные приветствия, первые тосты и оставшийся час до боя курантов пролетел незаметно в обмене впечатлениями за последние дни. Без трех минут двенадцать взоры обратились к телевизору, где президент начал свою поздравительную речь, мы же включили запись. Под бой курантов два хлопка огласили начало нового года, и пенный напиток наполнил фужеры вновь. «С Новым Годом!» — звучало по обе стороны экрана на разных континентах. Одновременно так близко и так далеко.
Это эхо событий, одномоментно проносящееся в тысячах витков над поверхностью планеты и застревающее в часовых поясах, осколками разбивших Землю, отозвалось в наших душах. Кто, как не мы решаем, что за время наступило вновь. Ведь лишь условный показатель трех лучей, не уставая делящих окружность циферблата на разные сегменты, правит нами. А как легко и хорошо на время скрыть часов круженье и посмотреть внутрь себя. Что хочется нам? В какой момент? И важно ли какой час на небольшом браслете, окольцевавшем наше запястье в мягкую вечную хватку и старающемся наперекор нам или спешить безумно, или стекать как смоляные слезы сосен. Наше безумное слепое подчинение богу Хроносу приобрело поистине грандиозные последствия. Нам было мало дня и ночи, и мы придумали часы, но и их стало не хватать, и появились секунды, теперь же мы делим мир на все более мелкие отрезки, переставая чувствовать его целостность. И чем более короткие периоды мы стараемся улавливать, тем сильнее мы понимаем, как катастрофически не хватает нам времени. Мы загнали себя в тупик условностей, которые были задуманы для комфорта, превратившего нашу жизнь в ад, внушающий нам страх куда-то опоздать. Но, успевая на работу, встречи, мероприятия, мы опаздываем просто жить. Жить так, как хотели вначале, когда-то, но теперь даже и не помним, как. У нас нет времени вспомнить, что же было для нас реальным…
Праздничный ужин закончился только в третьем часу. В России начали собирать стол и расходиться, а мы стали готовиться к следующему торжеству, которое состоится менее, чем через восемь часов.
Мы вышли из отеля ближе к половине двенадцатого. Улицы практически пустовали. На одном из ответвлений асфальтовое покрытие было полностью устлано разорвавшимися картонными гильзами от петард – кто-то не дождался намеченного часа и разрядил всю имеющуюся обойму заранее. На центральной площади еще стояли одиночные лотки с едой, и несколько человек сидело на чугунной ограде газона. И мне пришло на ум, что не только Рождество, но и Новый год местные жители предпочитают встречать дома. Нет ни шумной подпитой толпы, ни ряженых Дедов Морозов, ни огромной ели, а главное нет сугробов – этого белого рельефного кружевного покрывала, застилающего газоны, тротуары, крыши домов. Этого пушистого снежного покрова, прорезанного узкими паутинками дорожек. Я посмотрел на свои сланцы, превратившиеся в моей голове в ботинки на меху, резво подминающие под себя веселый хрустящий снег. Вот пустые скамейки рядом с пальмами… да нет… это стволы голых лип и тополей, а рядом со скамейкой компания переминается с ноги на ногу, отстукивая задорный ритм, чтобы согреться, жмут голову в плечи, как будто это поможет, трут уши. Парень рассказывает анекдот, пар валит изо рта, все слушают и вдруг взрываются смехом, он, довольный результатом, поворачивается к скамейке и из пакета достает початую бутылку и «оформляет» всем по тридцать грамм «для сугрева» в пластиковые стаканчики, зажатые в перчатках. Потом достает коробку сока и проделывает ту же операцию, но уже по сто во второй экземпляр «посуды». На каменных плитах площади мальчишка и девчонка играют со скорлупой орехов в пестрых майках и шортиках… хотя… наверное, я ошибаюсь. Это теплые комбинезоны на лебяжьем пуху не дают им простудиться, валяясь в снегу. Рядом отпечатки «ангелов» с раскинутыми руками-крыльями, а готовят они снаряды-снежки для вероломного нападения на родителей, ничего не подозревающих и стоящих в стороне, шумно беседуя с друзьями. Недалеко в обочину сугробов вросла пара таксомоторов – стареньких раздолбанных тойот… а тойоты ли… вроде «шестерка» да «девятка», вот и на крышах шашечки, обмотанные черной изолентой, лицензии-то нет, оба шофера сидят, греются в одном авто, чтобы попусту не переводить горючее. Стряхиваю наваждение, оглядываюсь: та же площадь, двухэтажные здания с колоннадами, каменные мостовые, мусор по краям улиц. До нового года осталось двадцать минут.
Выходим на туристическую Calzada. Город моментально преображается, громкая музыка льется из окон и дверей кафе, абсолютно все столики заняты, народ шумно переговаривается, часть людей стоит и пьет пиво рядышком. Никарагуанцы практически отсутствуют. Город предоставлен туристам. Останавливаемся на краю тротуара, садимся на бордюр и достаем бутылку игристого вина. Часов нигде нет, поэтому решаем ориентироваться по наручным. Кажется, что каждое кафе отдыхает по-своему расписанию и начало нового года у них вполне может наступить в разное время. В полночь хлопаем пробкой и за неимением фужеров пьем вино из горла. Через пару минут в ближайшем кафе за столиками самые активные начинают обратный отсчет, к ним присоединяются соседи. Под радостные гиканья и улюлюканья на протяжении всей улицы люди тоже начинают встречу праздника. Кто-то из посетителей забирается на стол танцевать. В десяти метрах от нас начинают взрываться петарды, взлетать в воздух салюты, небо слабыми огненными цветками озаряется еще в нескольких частях города. Пиротехнику запускают только местные, неожиданно заполнившие перекрестки, видимо, туристы решили не тратить деньги на подобного рода развлечения, предпочтя им бары и рестораны. Ощущения праздника нет, для нас он закончился десять часов назад в полночь по московскому времени. Допиваем игристое и отправляемся спать.
Пошли секунды нового дня еще одного года. Чем он будет для каждого из нас, какие истины и возможности раскроет перед нами? Мы всегда пытаемся успокоить себя, что с понедельника начинаем новую жизнь: будем заниматься спортом, не есть по ночам, больше времени уделять семье, сменим надоевшую работу и начнем жить по-другому. Сколько же всего можно изменить в своей жизни с первого дня нового года? Но мы просыпаемся ближе к полудню, пытаясь от бурного празднования осознать себя в окружающем пространстве, и решаем, что праздники еще впереди и вот после них-то точно можно будет начать жить заново. Все замыслы и стремления откладываются еще на один год, но мы себя все равно настойчиво заверяем, что всего лишь до следующего понедельника.
В России только начинаются праздники, кто-то собирается за границу, кто-то за город, а кто-то просто лежать около телевизора до рези в глазах. Мы же, отбросив все генетические склонности желания отдыхать в рождественские каникулы, второго января уезжаем на остров Ометепе, образованный двумя вулканами, чтобы совершить подъем на один из них.