Умиление и восторг, которые мы
испытываем от созерцания природы, —
это воспоминание о том времени, когда
мы были животными, деревьями, цветами,
землёй. Точнее: это — сознание единства
со всем, скрываемое от нас временем.
Толстой Л. Н.
Каждый из нас иногда представляет себе какие-то далёкие места, места своей мечты. В них таится бесчисленное множество загадок, они манят своей красотой, притягивают своей нестандартностью. Первые грезят о Париже с его шармом и романтикой, вторые думают об оплоте капитализма – Соединённых Штатах, сумевших подчинить себе половину Земного Шара, а третьи представляют в мечтах вечнозелёные леса Новой Зеландии и живописные горы, окутанные дымкой облаков и мифов.
В детстве мы, как никогда, умели строить воздушные замки, но выбор был невелик: мы хотели оказаться в столице нашей великой страны или на побережье Чёрного Моря, ну, максимум — в Берлине, куда доходили наши деды и прадеды. А всё остальное казалось менее реальным и каким-то отстранённым. Сегодня у нас больше возможностей: Испания, Хорватия, Греция. Но всё это близко, совсем рядом. Кто-то вздохнёт с тоской, вспомнив о ярком песке Кубы с картинок из модных журналов, кто-то задумается о роскоши Арабских Эмиратов. Но это достижимо. Сегодня даже любимые курорты россиян столь заполнены русскоговорящими людьми, что не кажутся далёкими странами на других континентах. Египет не воспринимается, как часть Африки, а Таиланд, ограниченный двумя курортными городами, выглядит просто пригородом Анапы или Сухума. И сколь нереальным и удивительным являются места, далеко уходящие за рамки познанного мира и раздвигающие границы обыденности, столь большим толчком они становятся для человека, сдвигая его сознание с привычного полюса вращения. Мне никогда бы в жизни не пришло на ум, что я могу оказаться на архипелаге, отстоящем на тысячу километров от западного побережья Южной Америки. Но человеческие дороги иногда петляют слишком сильно и не только обрываются в пропасти и бездны, но, порой, и выводят своих путников к совершенно фантастическим местам.
Мой самолёт летит над Галапагосскими островами, считающимися одним из самых экологических районов планеты, где обитают десятки видов эндемиков – растений и животных, не встречающихся больше нигде в мире. Этот мир, отделённый от «большой земли» сотнями лиг, развивался на протяжении тысячелетий независимо от материковой флоры и фауны. Благодаря чему на островах сформировались уникальные условия, не позволившие выжить ни одному хищнику, сохранившие популяцию самых северных пингвинов и давшие возможность существовать единственному в мире виду морских игуан.
В плотной облачности иногда зияют прорехи, через которые угадываются контуры приближающейся земли. По мере снижения самолёта всё больше пространства освобождается от дымки, и в скором времени разлитые в океане серо-коричневые кляксы островов практически съедают все пространство. Я крайне удивляюсь столь бедному красками и жизнью рельефу, совершенно не похожему на те сочные картины бурной зелени, кишащей жизнью, что я представлял себе всё это время. Самолёт быстро теряет высоту, падая в объятья небольшого острова. Башня аэропорта набегает на самолёт, он словно когтями цепляется шасси за аэродромную полосу разгона, оставляя на ней чёрные полосы следов растопленной от выделения чудовищной энергии приземления резины. Закрылки гасят скорость, и воздушное судно практически замирает на полосе, выходя на рулёжную дорожку, чтобы добраться до места стоянки. Три самолёта разных компаний, летающих на архипелаг и приземляющихся друг за другом в одинаковое время, выстроились на парковке, ожидая обратного рейса.
Мы покидаем борт авиалайнера, вдыхая первый раз тёплый влажный воздух Галапагосов. Короткий, невысокий остов коридора, ещё не успевший обрасти панелями и стеклом, приводит нас в холл аэровокзала, где большая часть пространства занята длинными вереницами очередей для оплаты входных билетов в национальный парк архипелага. Каждый иностранец, кроме того, что оплачивает стоимость авиабилетов, превышающих почти в два раза базовые тарифы для местных жителей, ещё оставляет по сотне долларов за небольшой билет, дающий ему право находиться на островах неограниченное время. Словно в утешение за весомые денежные затраты, таможенники улыбаются и вручают каждому посетителю маленькую карту архипелага и ставят в паспорт штамп на память о посещении островов. Эквадорцы платят за въезд в пять раз меньше.
У разгрузочного дока свалены вещи, доставленные с самолётов – багажных лент нет. Да и всё здание аэропорта очень невзрачное и тусклое, взгляд скользит о полу, стенам, пытаясь отыскать и зацепиться за какие-нибудь детали, но всё тщетно. Только на потолке, выделяясь ярко красными паутинами сетки водопроводов, повисли спринклерная система пожаротушения и два огромных вентилятора, словно лопасти старого списанного вертолёта.
Проходим на проверку багажа. Ещё в аэропорту Гуаякиля на наши рюкзаки повесили браслеты-замки после досмотра на запрещённые продукты и формы жизни. Чтобы не нарушить хрупкую экосистему архипелага специальная комиссия в аэропортах при вылете проверяет вещи на наличие фруктов или живых организмов, а после опломбирует багаж, вскрыть который представляется возможным лишь в месте назначения. Потратив лишние пять минут, выходим на волю. Автобусы забирают людей с парковки и везут к проливу, где небольшие катера переправляют поток туристов на соседний берег, принадлежащий острову Санта-Крус.
Пейзажи за окном унылые. Они полны какой-то тоски и несоразмерной печали. Сухая трава расстилается по поверхности острова вплоть до самой кромки воды. Её цвет даже не соломенный или жёлтый, а пепельно-серый, будто от солнца и ветров она превратилась в бесцветную труху, готовая, того гляди, исчезнуть от малейшего прикосновения пальцев. В проплешинах травы видны навалы вулканического туфа, словно комья целинной земли, только что вывернутые мощным плугом пахаря. Кусты – не выше человеческого роста, покрытые тонкими зелёными ветками, заменяющими им листья, и мелкими соцветиями жёлтых цветов. А те, что массивнее – мертвы. Их тощие хрупкие скелеты, изгибаясь в причудливых формах, покрывают большую часть острова. На фоне столь бедной флоры лишь мясистые стволы кактусов кажутся здоровыми и не требующими сострадания. Скудная растительность, высасывающая по крупицам питательные вещества из вулканической породы, борется за свою жизнь всеми доступными ей средствами. Но ни одного животного среди сухой травы не найти. Остров безжизненен.
Быть может, Бальтра была выбрана для постройки аэропорта не случайно – лишь стоило нам пересечь пролив и добраться до Санта-Крус, как природа изменилась к лучшему. Серые и коричневые тона наполнились зелёными красками, растения стали разнообразнее и интереснее. Чем дальше мы уезжали вглубь острова, тем выше становились деревья. Навстречу то и дело проносились пикапы, являющиеся самым распространённым видом транспорта на острове. И, несмотря на всю заботу местных жителей об экологии, от больших и прожорливых машин они пока не отказались.
Галапагосские острова ещё буквально полвека назад имели лишь четыре тысячи обитателей на всём архипелаге. Теперь в одном только городке Пуэрто-Айора проживает двенадцать, а всего на островах популяция людей перевалила за двадцать пять тысяч. Население увеличивается каждый год на восемь процентов. С момента открытия в шестьдесят девятом году на острова первых воздушных линий утекло много воды, и теперь не менее шести рейсов трёх разных авиаперевозчиков прилетает каждый день на Галапагосы, а за недостатком пропускной способности и удобства логистики в конце двадцатого века был возведён второй аэропорт. Туризм набирает всё новые обороты, население увеличивается за счёт большого притока эмигрантов с материка, стремящихся сюда, чтобы заработать лёгкие деньги. Расценки здесь в разы больше, чем в остальных районах страны.
Сейчас из тринадцати основных островов обитаемы четыре, но вряд ли так будет всегда. Ведь там, где есть прибыль — не место для философских рассуждений. И туристический сектор осваивает новые маршруты и места, завозя свои группы всё дальше вглубь жизненного пространства, до недавнего времени принадлежащего только галапагосской флоре и фауне. Правительство старается максимально сохранить уникальность природы этих мест. Кроме контроля за ввозом и вывозом грузов, оно следит за сбором и переработкой отходов. В определённые дни недели население сдаёт отсортированные пластик, бумагу, металл, стекло, пищевые отходы. Часть из них перерабатывается на островах, другая часть — на материке, остальной мусор, не подходящий для вторичного использования, утилизируется за пределами острова.
На Галапагосских островах существует несколько станций по сохранению и разведению местных обитателей фауны, но некоторые виды уже навсегда утеряны. Большую роль в изменение баланса экосистемы региона сыграли пираты и первые поселенцы. Они завезли на острова цитрусовые, авокадо, гуаяву и другие виды растений, вытеснившие местных представителей флоры. Козы, кошки, свиньи, собаки, ослы поедают растительность острова, вытаптывают гнезда, уничтожают потомство и бесконтрольно размножаются за неимением на архипелаге естественных врагов. Не существовавшие на острове муравьи причиняют вред молодым черепахам и растениям, чёрные крысы полностью вытеснили своих сородичей — местных эндемиков, птицы с материка, закалённые в боях за территории и еду, занимают гнездовья коренных обитателей. Завезённые на один из островов во второй половине двадцатого века три козы, через четырнадцать лет насчитывали тридцать тысяч представителей своего семейства. Из более чем семисот видов, обитающих на Галапагосах, двести являются пришлыми.
Уже на подъездах к городу Пуэрто-Айора мы встретили первых обитателей Галапагосских островов — гигантских черепах. Они неторопливо двигались вдоль дороги, перебирая своими короткими, но сильными лапами. Их центнерные туши, облачённые в роговые скафандры, смотрелись неприступными бастионами для любого врага. И, казалось, что ни одно животное не способно справится с такой махиной. Ни одно, кроме человека…
В городе мы задержались лишь на час, ожидая лодку на остров Исабела, являющийся самым большим из всего архипелага. Купив билеты, мы зашли в ближайший магазин. Цены на продукты питания больше походили на европейский супермаркет, чем на обычную эквадорскую продуктовую лавку. И, не желая в первый же день потратить все наши деньги, мы купили лишь французский багет, гуаявовое варенье и газировку. Сидя на берегу моря возле деревянного причала, мы с удовольствием уплетали хрустящий хлеб с вкусным конфитюром, глядя на подходящие к понтонам лодки. Народ стал прибывать, вставая в очередь на очередной досмотр вещей, и, доев обед, мы тоже присоединились к отправляющейся группе.
В скором времени корабль с четырнадцатью пассажирами на борту уже нёс нас на запад, ежеминутно ударяясь брюхом о волны океана. Мелкий дождик цеплял борта катера, серый намокший пух облаков прилипал к горизонту, и одинокие скалы, торчащие из воды, изредка проносились на расстоянии не менее мили от нашего судна. Надежда обрести в ближайшие дни солнце утонула так же, как и скользящий по глади воды камень уходит на дно после нескольких отскоков. Через два часа наша лодка подошла к берегу острова Исабела.
Городок Пуэрто-Вильямиль оказался намного меньше административного центра архипелага. Ни одной асфальтированной улицы, низкие дома – преимущественно отели, рестораны, магазины и туристические агентства. Единственное сообщение с миром – деревянный пирс и взлётная полоса для меленьких самолётов. Но, несмотря на крошечный размер посёлка, поиск жилья занял у нас оставшуюся часть дня. Уже в сумерках мы заносили вещи в наш номер, находящийся на самом краю города, но в двух минутах ходьбы от моря. Мы слышали его так отчётливо, будто оно подбиралось к нашим ногам. Вода влажно шелестела по песку, лаская вулканические наросты берега, и безрезультатно тянулась к зелени, тающей во тьме. Сон накатил быстро и утянул в водоворот красочного мира другой реальности. Галапагосы исчезли, но не навсегда, а всего лишь на время, чтобы начать с утра приоткрывать маленькие дверцы своей страны чудес, куда так хочется заглянуть хотя бы одним глазком.
Начало дня не заставило себя долго ждать: казалось бы, прошло мгновение с того момента, как голова упала на подушку, а будильник снова возвратил мир на круги своя. Вставать с кровати казалось мукой царя Сизифа, толкающего камень в гору день за днём, и в этом поступке, на первый взгляд, было смысла не больше, чем черпать воду решетом. Но всё моментально изменилось, стоило нам оказаться на берегу океана.
Десятки ярких рыжих грапсусов, резво перебирая клешнями, скакали по треснувшим лавовым разводам на прибрежной линии наравне с остальными крабами. Несмотря на своё массивное вооружение в виде клешней, они очень пугливы по отношению к человеку, и стоит им только завидеть пришельцев, как они тотчас же бросались наутёк, забиваясь в ближайшие расщелины породы. Их то и дело накрывало морскими волнами, но они цепко хватались за пористую структуру туфа, сопротивляясь силе прилива. Морские игуаны грелись на песке, топорща свои загривки и ехидно улыбаясь друг другу. Их мелкое потомство, едва заметное на лавовых камнях, с любопытством таращилось из бесконечного лабиринта расщелин, а дальние родственники, ящерицы, брызгами разлетались из-под ног, стоило только ими пошевелить.
С побережья мы свернули вглубь острова, где в километре с небольшим расположен питомник черепах. За расстояние меньше чем в милю, мы успели пересечь четыре вида экосистем. Одна природа моментально сменяла другую: за болотистой низменной местностью, покрытой мелким кустарником, последовали рощи низкорослых местных яблонь с ядовитыми плодами, за ними распростёрлись каменные пустыни, одетые редкой сеткой вьюнов и кактусов в три человеческих роста, сменившиеся мангровым лесом, в котором и расположился центр по разведению черепах. На приличной территории в несколько гектар разместился десяток вольеров, отделённых друг от друга низкими, сантиметров в тридцать, бетонными стенками. В каждом сегменте помещался мелкий бассейн для черепах и иногда деревья. Сотни особей, изолированных друг от друга по возрастному критерию, хаотично лежали на земле, стараясь производить как можно меньше лишних движений, лишь только самые суетливые медленно ползли, перемещая свой массивный панцирь среди груды таких же, как они, тварей.
Галапагосские гигантские черепахи могут достигать веса до двухсот килограмм, жить более двух веков и долгое время обходиться без еды, за что моряки прозвали их «консервами». Суда причаливали к берегам, чтобы набрать этих неприхотливых животных в дальнее плаванье, за один раз забирая до семисот особей. К середине прошлого столетия их сохранилось настолько мало, что зоологам стоило огромного труда восстановить их популяцию. Сегодня гигантских черепах можно увидеть повсеместно на островах. Они лениво лежат по краям дорог, ползают среди зарослей кустарника в поисках травы или плодов, вытягивают длинные полуметровые шеи, словно перископы, наблюдая за окружающим пространством. Их метрового диаметра панцири вызывают настоящее восхищение у путешественников, впервые оказавшихся на архипелаге. Приближаясь к черепахам, можно услышать их свист и шипение. Завидев кого-нибудь, они втягивают шею в непробиваемую броню. Она у них собирается, как складная линейка, и убирается в кожаные мешки подбородка, лапы же при этом, покрытые толстой грубой чешуйчатой кожей и цепкими когтями остаются снаружи, закрывая голову подобно створкам ворот. Будучи практически глухими, они реагируют на опасность, только увидев её, поэтому к ним легко можно подойти со спины.
Несмотря на свою медлительность черепахи за день способны преодолеть около шести километров пути. И во времена испанских колонистов, люди по тропам, прокладываемым этими танками, определяли направления источников пресной воды. Черепахи могли двигаться несколько суток до озёр, чтобы напиться и после этого возвратиться обратно. Дарвин утверждал, что местные жители не раз пользовались запасами воды, создаваемыми черепахами в своём мочевом пузыре и околосердечной сумке, чтобы утолить жажду, находясь далеко от источников пресной воды. Правда, для этого им, конечно, приходилось лишать жизни пресмыкающихся, но из-за обилия их на островах никто не заботился этим вопросом.
В пяти километрах западнее от Пуэрто-Вильямиля находится «стена слез» –одно из немногочисленных мест на острове, которое возможно посетить самостоятельно — к ней мы и отправились. Грунтовая дорога струится вдоль берега, огибая лавовые наплывы. Пробитая в песке колея, временами напоминающая стиральную доску, неспешно уводит вдаль от города. По левую сторону попадается кладбище, с низкими склепами из пенобетона, часть могил представляет собой едва заметные холмы с деревянным крестом в ногах. Самые старые собраны из вулканического туфа, со стёртыми от времени образами девы Марии, надписей об упокоенных уже не осталось. Гигантские вьюны словно канатами стягивают ещё не занятые участки в единое полотно, покушаясь и на кресты. Где-то от могил остались лишь едва уловимые контуры из небольших камней, врытых тычком в землю.
Песчаная дорога отходит от берега и снова сменяется грунтовой. То вправо, то влево убегают небольшие дорожки, ведущие к обзорным площадкам или местам для наблюдения за животными в естественной среде обитания. Одна из таких тропинок вывела нас к зарослям мангрового леса. Такого тугого сплетения ветвей и корней я даже не мог себе представить. Тысячи стволов, раскинувших побеги, пустили новые корни, превратившиеся в одну непроходимую стену. Этот частокол из прутьев, покрытых листвой, настолько плотный, что свет, сверлящий лес, лишь тонкими невзрачными нитями достигает его основания, отчего внизу всегда царят влажные сумерки. Дорога тоннелем проходит сквозь плотную завесу мангров к вулканическому берегу моря. Застывшая лава, словно огромные морщины, собрана в причудливые образования. Несметные полчища крабов разных цветов и размеров усеяли древнюю магму. В трещинах породы проглядывают их бусины-глаза, с постоянным страхом обегающие ближайшие наплывы лавы.
Недалеко отсюда, всего в километре, сотни тысяч лет назад расплавленная жаром вулкана порода, остывая, образовала тоннели. Она твердела на воздухе, в то время как нижние слои, сохранявшие тепло, продолжали огненной рекой стекать к океану. Сегодня часть сводов обрушилась, и видно, как свободные пространства наполнены водой, в которой весело гоняются друг за другом мелкие рыбы.
Грунтовка забрала влево от берега и поползла по склону вверх. На холмах встречались тонкие деревья, покрытые светло-зелёными туниками лишайников, серые безжизненные кусты, пробуждающиеся бурной листвой лишь в дождливый сезон, и множество опунций, чьи огромные размеры больше напоминают деревья, нежели покрытые колючками побеги цвета зелёный шартрез. Опунция – один из самых устойчивых к засухам кактус, и вырастает она до невероятных размеров. Отдельные экземпляры могут достигать двенадцати метров в высоту. Колючки на стволе постепенно отпадают, и он покрывается древесной корой светло-коричневого цвета. В год опунция вырастает всего на несколько миллиметров, но, несмотря на это, часто сбрасывает плоские побеги, словно старые листья. В конце концов, мы оказались рядом с местом, где в 1946 году тридцать полицейских и триста заключённых высадились, чтобы на месте бывшей военной базы США основать тюремную колонию. Чтобы занять чем-нибудь осуждённых и не оставлять им свободного времени, начальство заставило их строить стену из вулканического камня, являющуюся и поныне памятником бессмысленного и жестокого труда. Теперь она зовётся «стеной слёз».
На Галапагосах не бывает идеальной погоды. В дождливый сезон осадки не позволяют насладиться всей красотой архипелага, а жара и сырость заставляют многих животных искать укрытия, дожди сменяются сезоном гаруа (garua), который, несмотря на отсутствие осадков, на деле оказывается более влажным, чем его предшественник. Большая концентрация паров воды, аккумулирующаяся у пиков вулканов и закрывающая вершины, периодически спускается в долины. Туман застилает растительность, осаждается на домах, обволакивает бухты с пристанями. Мелкая взвесь воды конденсируется из воздуха, как только температура понижается на градус или два. Вода в океане становится холодной, и градус её падает по мере увеличения скорости ветров. Как только стихают сильные порывы воздушных масс, наступает жаркий дождливый сезон.
На Исабеле крайне мало автомобильных дорог, да и то все грунтовые. И поэтому наиболее популярными точками посещения, кроме вулкана Серро Негро (Cerro Negro), имеющего второй в мире по величине кратер, являются прибрежный шлейф с богатым подводным миром и мелкие острова и скалы с гнездящимися там птицами, нежащимися на солнце морскими львами и пингвинами. Рано утром мы отплыли из Пуэрто-Вильямиля в сторону местечка Лос Тунелес (Los Tuneles), что находится в двух часах ходу от города. В этом удивительном месте сосредоточились представители морской и наземной жизни, позволяющие любоваться своей красотой и грацией с близкого расстояния.
Арки лавы, словно прокинутые через океан мосты, соединяют цепочку островов в единую причудливую структуру, похожую на швейцарскую головку сыра такого размера, словно над ней без устали в течение десятка лет трудились все кантоны европейского государства. На каменных уступах, пуская корни в поры туфа, рассредоточился кустарник, перемежаясь с зелёно-коричневыми столбами кактусов. Редкая растительность, небольшие гроты и пересечённый рельеф позволили множеству животных найти здесь дом, а птицам — создать гнёзда. На одной из скал мы подошли вплотную к гнезду голубоногих олуш. Они не боятся человека, но всё равно щепетильно охраняют своё потомство. Мать сидела возле единственного птенца, белого, словно снег, а отец расхаживал рядом, недовольно гикая на столпившихся наблюдателей. Чуть поодаль стояла третья олуша, видимо, с любопытством наблюдая, чем всё это закончится. Более забавных птиц я не встречал в своей жизни. И дело даже не в лапах сапфирового цвета и не в неуклюжей походке, а в их взгляде. Когда они смотрят на тебя, кажется, что их глаза направлены в разные стороны, что придаёт этой птице вид весьма чудаковатый. Но мы не стали долго волновать семейство, и направились к морю, чтобы заглянуть в его владения.
Ослепительно голубая вода с рассыпанными по поверхности чешуйками серебряного света заполняла все полости породы, оставленной лавовыми реками, обеспечивая прибежищем тысячи рыб и моллюсков. И, несмотря на бедность кораллов, воды Галапагосов, благодаря смеси южных и северных течений, приютили у себя представителей как тропических морей, так и их северных соседей. А одна пятая всех морских обитателей, находящихся здесь, уникальна и характерна только для этого архипелага. Морские звезды, рыбы-ангелы, сардина, тунец, наполеоны живут бок о бок с галапагосскими игуанами, скатами и морскими львами.
В одном из подводных гротов я впервые так близко увидел акул, что, казалось, их можно спокойно погладить рукой. Полдюжины этих созданий, размером от полуметра до полутора ютились в тёмной тесной пещере, отдыхая перед охотой. Потревоженные неожиданным визитом, они брызнули в разные стороны, давая возможность лучше рассмотреть себя. Я увязался за одной из них, пытаясь соревноваться в скорости и мастерстве, но слишком далёк был я от их безупречности. Продолговатое тело, жаберные дуги, маленькие чёрные бусины глаз, ровные ряды зубов, спинной плавник – над их телом природа трудилась миллионы лет, оттачивая каждую деталь, доводя до совершенства. Их плавные движения подобны полёту птиц, но более раскованны и чётки. Как ошибается человек, считая себя венцом творения, когда едва мы можем приписать своему виду тысячу веков эволюции.
Я наблюдал за галапагосской акулой, пока она не скрылась в плотной синеве океана. Но не успел я осознать восторг от встречи с ней, как две большие морские черепахи грациозно проплыли передо мной к редким пучкам морских водорослей. Они неспешно загребали густую воду океана своими кожистыми ластами величиной с пять моих ладоней и вращали из стороны в сторону головами на длинных шеях, пытаясь не упускать меня из виду, но сохранять при этом свой маршрут. Если гигантских черепах на островах из-за своих массивных размеров ещё можно заподозрить в неуклюжести и медлительности, то их подводных собратьев — точно нет. Они были похожи на балетных танцоров, исполняющих причудливые па, кружась в пронизывающих синеву океана лучах солнца. Блики света блуждали по их пятнистым панцирям и перетекали с них на песочное дно, усыпанное обломками кораллов и серо-зелёными кудрями водорослей. В танце морских черепах были спокойствие и ясность, а понятие времени потеряло всякий смысл… Но вот они скрылись из виду, а вместе с ними и закончилось наше пребывание на острове Исабела. Завтра мы возвращаемся в Пуэрто-Айору.
Лежащие на деревянных настилах морские львы в ожидании первых дневных лучей солнца, провожали нас лёгкими улыбками, жмуря в сонной неге глаза. Корабль дождался окончания очередной проверки пассажиров, довольно заурчал и, фыркая морскими брызгами, бросился прочь из бухты. Мы устроились на верхнем этаже яхты, чуть позади от капитана судна, и с удовольствием наслаждались свежим морским ветром. Лодка то и дело прыгала с одной волны на другую, покачиваясь в разные стороны, одинокие чайки сопровождали нас в поисках пищи. Рядом с лодкой проплыла стая бутылконосых дельфинов, а затем морских львов. Через два часа мы прибыли в Пуэрто-Айору. Брусчатые дороги, выделенные полосы для велосипедистов, мощная пристань на бетонных колоннах толщиной с ногу слона и понтонные ответвления причалов, множество по-европейски оформленных ресторанов, баров и бутиков – всё здесь разительно отличалось от Пуэрто-Вильямиля. Это была столица архипелага.
Пуэрто-Айора поглощена туристами. Практически каждый дом — это гостиница, ресторан или туристическое агентство, а все жилые кварталы, в которых обитают коренные жители острова, вынуждены ютиться на периферии. Нам было известно заранее, что среди всего разнообразия отелей едва ли несколько из них будут нам по карману, поскольку отдых здесь предрасположен к обеспеченным гостям. Но стоило нам обойти полдюжины гостиниц, как в последней нам любезно предложили номер за четверть сотни долларов – очень бюджетную сумму для островов. Мы были сильно удивлены, так как отель выглядел опрятным и недешёвым, но скоро всё встало на свои места, стоило обслуживающему персоналу проводить нас в номер. Мы вышли из основного здания во двор и направились вглубь территории, где располагался старый корпус, больше похожий на ряд небольших сараев. Из коридора, выложенного кафелем терракотового цвета, в разные стороны торчали алюминиевые дверцы, одетые поликарбонатом, и за каждой из них скрывалась маленькая комната. Почти всю площадь занимала двуспальная кровать, а небольшой проход едва позволял добраться до туалета, но цена подкупала своей привлекательностью, тем более номер имел собственный телевизор, и мы не смогли устоять. В скором времени вещи были равномерно разбросаны по комнате, создав подобающий уют, а из телевизора, словно из лампы, появился диснеевский джин, забавно разговаривающий на испанском языке. И только, когда зло было окончательно повержено, а Жасмин вновь обрела Алладина, мы отправились на городской рынок, кишащий рыбой и пеликанами-попрошайками.
Чистая брусчатка тротуаров и велосипедные дорожки отдают европейским достатком и комфортом. Кажется, что это какой-нибудь небольшой североамериканский город в Калифорнии или богатая колония на Карибах. Но яркие футболки с витрин магазинов кричат, что это Галапагосы. Сонмы пернатых таращат свои глаза с веток мангровых деревьев, окутавших берег моря, и столько же плюшевых птиц и пингвинов смотрит на тебя с сувенирных лотков. Мы доходим до крытого рынка, где разгружают свежего тунца. Огромные туши по двадцать килограмм шеренга рыбаков уверенными движениями хватает за жабры и перетаскивает на открытую площадку. Им быстро отделяют голову от тела и вспарывают широким ножом брюхо. Продавец со шлангом окатывает туши струёй пресной воды, промывая утробы расчленённых рыб, а рядом в нетерпении крутятся пеликаны, ожидая, когда им отдадут внутренности морских обитателей. Они дрожат от вожделения, раскрывая свой кожаный мешок глотки, их крылья бьёт мелкая дрожь, и голова подрагивает в такт движениям рук человека. И стоит только требухе взмыть в воздух, как жуткий гвалт оглашает округу, и двухметровый размах крыльев пеликанов превращается в поединок силы и быстроты. Самые ловкие никогда не остаются здесь в накладе.
Очередной кусок, на этот раз шкуры, стремительно пошёл в пике на ждущих птиц, но, видимо он был настолько крупный, что пеликан не смог так широко раскрыть свой клюв, как это было необходимо, и он приземлился ему точно на голову. Опешив от неожиданности и лишившись зрения, птица могла лишь вертеть головой и хлопать крыльями, пока не сообразила, что неожиданно наступившая темнота всего лишь создана едой, свалившейся ей с неба в награду за ожидание. И сделав несколько изворотливых движений, пеликан смог отправить её себе в глотку, превратившись в удава, поймавшего свою жертву. Одна из самых смелых птиц вскочила на бетонный прилавок, где продавец окончательно разделывал филе, быстро орудуя своим длинным ножом. И хоть собственный страх останавливал птицу, но клюв сам тянулся к лакомой добыче. В итоге пеликан получил по носу, недовольно клацая на хозяина рыбы, но так и не сдал своих позиций. Мы увлечённо смотрели на эту борьбу интересов, пока, в итоге, птица не добилась своего вожделенного куска.
От пиршества пеликанов разыгрался аппетит, и тут же на рыночной кухне мы заказали себе поесть. Кипящее масло расступилось на сковородке от пары рыбин, шипя и плюясь на повара, но она, будто не замечая этого, продолжала кидать туда новые порции. Колоритная эквадорка продолжала жестикулировать лопаткой, то тыкая в своего собеседника, то переворачивая ей же рыбу, и громко что-то объясняла оппоненту. Кожица быстро покрылось золотистой корочкой, и через десять минут мы поглощали прекрасную рыбу, сидя на открытом воздухе набережной Пуэрто-Айоры. Рядом переминались с ноги на ногу голуболапые олуши, в небе кружили фрегаты и галапагосские канюки, а в воздухе пахло морским бризом и наступающими сумерками.
На следующий день из-за отсутствия возможности пользоваться арендованным транспортом, мы наняли такси и отправились к трём основным точкам острова: Лос Хеменос (Los Gemenos), питомник Ранчо Примисиас (Rancho Primicias) и Тунелес де Лава (Tuneles de lava). Лос Хеменос – близнецы, представляют собой два древних кратера вулкана, расположенных по обеим сторонам дороги. Плотные заросли низкого густого кустарника, перемежающегося с папоротником, и деревьев, покрытых густой бледно-зелёной бахромой лишайника, обступили кромки кратеров. Отвесные каменные стены спускаются вниз, расколотые трещинами, которые заполнены мелкой растительностью, дно, словно губка, впитало массу зелени, утонув в кронах деревьев и сочной траве. С высоты птичьего полёта они выглядят двумя глазницами, погруженными в океан цвета аквамарин, в бездонности которых тонут обрывки тумана, растекаясь по морю окружающего леса, словно взбитые в пену слезы.
Недалеко располагается Ранчо Примисиас, где в естественных условиях обитают десятки гигантских черепах. Их серые панцири, будто камни, разбросаны на полянах среди высокой по колено травы, но и в этих зарослях проложены тропы, оставленные массивными телами черепах и любопытными туристами. При приближении черепахи уходят в защиту, но стоит им немного привыкнуть, как они снова вытягивают свою голову и мощными челюстями начинают перемалывать попадающуюся на пути растительность. Один только их панцирь весит несколько десятков килограмм, что позволяет им держать оборону против любого врага, за исключением самого жестокого и коварного – человека. Глядя на них, представляешь доисторический мир, полный гигантских рептилий, летающих насекомых и ящеров размером с человека, где деревья были вышиной с секвойю, а некоторые виды динозавров поедали тонны зелени за несколько часов. Сколько осталось этим черепахам ещё, сохраняться ли они в новом мире, где хозяевами являются крысы, муравьи и тараканы?
Небольшая лестница спускается в пещеру, которая превращается в длинный, в несколько сот метров, тоннель. Его свод настолько высок, что пропадает в сумраке фонарей, и, кажется, составляет не менее десяти метров. Плавные разводы стен обтекают повороты, словно застывшие волны огненной реки. Кое-где своды обрушились от времени и арки тёмными пятнами забирают вверх, теряясь в неосвещённых высотах. Тоннель больше похож на искусственную дорогу, прорубленную в толще породы, нежели на естественное образование. И тем более неожиданно увидеть в его конце тупик с небольшим лазом высотой менее полуметра, преодолеть который можно лишь на коленках. Нам приходится лечь на землю и ползти вперёд, пока перед нами снова не возникает уширение, позволяющее нам встать в полный рост. Впереди виден естественный свет, манящий своей яркостью, и, как никогда, хочется быстрее попасть на поверхность, чтобы почувствовать живительные лучи солнца.
Человек привык ассоциировать возникновение теории Дарвина с Галапагосами. Но за тот месяц, что Чарльз Роберт Дарвин находился на островах, он лишь провёл ряд наблюдений, являющихся частью большого труда, проделанного им в течение всего пятилетнего путешествия на корабле «Бигль» по Южной Америке и Океании. Основываясь на трудах Лайеля и Гумбольдта, он пришёл к выводу, что Земля меняется, и виды эволюционируют вместе с ней, и именно это приводит к такому разнообразию живых существ на Земле, а главным инструментом эволюции является естественный отбор. Но он не был оригинален в своих заключениях, подобные суждения высказывал и Уоллес, исследовавший Малайский архипелаг, но именно Дарвину удалось суммировать, полученные им и другими учёными данные, чтобы создать на их основе стройную теорию, перевернувшую весь мир. Религиозные догмы, попираемые десятилетиями наукой, не выдержали мощного натиска, и в вопросе происхождения жизни в результате эволюции, а не божественного провидения, появился серьёзный аргумент.
Первоначально имеющий ортодоксальные взгляды, молодой натуралист придерживался теологических объяснений жизненного развития, но постепенно, собирая данные и видя, как жесток порой окружающий мир, он уже не способен был поверить во всеблагое мироустройство. А его открытия окаменевших останков исчезнувших млекопитающих, похожих на современных, и новых видов животных, имеющих незначительные отличия друг от друга, натолкнули его на мысль, что всё подвержено изменениям, включая животных и растений, которые со временем эволюционируют, а не приспособившиеся к жизни – умирают.
На Галапагосских островах Дарвин заметил интересный факт: идентичные по строению острова, лежащие в одинаковом климате и имеющие одинаковую высоту, при этом населены различными животными и растениями. На это наблюдение первоначально его натолкнул вице-губернатор Лосон, уверявший, что может отличить по строению панциря, с какого именно острова была доставлена черепаха. Это привело Чарльза к мысли, что даже незначительное удаление в сто километров способно создать изолированные среды обитания, где эволюция пойдёт разными путями. Так же, во время наблюдений, в поле зрения учёного попали вьюрки – птички, похожие на воробьёв. На архипелаге их было обнаружено тринадцать видов, и главной особенностью каждого была форма клюва. Приметив эту деталь, Дарвин понял, что все они имели одного предка, попавшего сюда из Южной Америки, но, в зависимости от типа потребляемой пищи, они приобрели разные мутации, таким образом, создав новые виды. И те, кто питается с земли семенами, стали иметь большой мощный клюв, чтобы раскалывать оболочки плодов, а те, что охотились на насекомых – удлинённый и загнутый. В отсутствии обильной пищи на архипелаге им пришлось разделиться по типу питания, а в некоторых случаях приобрести необычные особенности: например, кактусовые вьюрки научились отламывать иглы опунций и выковыривать ими из цветов насекомых.
Дарвин провёл колоссальные исследования, результатами которых стал научный труд «Происхождение видов путём естественного отбора», всколыхнувший в 1859 году научное сообщество, а позже создал «Происхождение человека и половой отбор». Но всё начиналось с дневника о пятилетнем путешествии, на основе которого родилась книга «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль», когда Дарвин был не столько учёным, сколько романтиком, отправившимся в путешествие для утоления жажды открытий.
У нас в распоряжении был ещё один день на легендарных островах, и мы надеялись покупаться с морскими львами и посмотреть залив с акулами, но нашим ожиданиям не суждено было превратиться в реальность. Ночью шёл дождь, и вся вода в лагунах стала мутной и серой, а морские львы исчезли со скал, которые ещё недавно занимали. И все наши попытки разглядеть в Заливе Акул (Canal de Tiburones) хотя бы колыхание плавников было тщетно. Единственным существенным открытием для нас стало ущелье Лас Гриетас (Las Grietas). Этот узкий участок воды, зажатый среди скал, глубоко врезается в сушу, уходя на несколько километров в зелёное покрывало зарослей острова. Кажется, стекло его глади не способно поколебать ни одно морское волнение и здесь всегда спокойно и безмятежно. Ширина ущелья буквально несколько метров, а каменные стены высоко нависают над зеркальной поверхностью, создавая длинный узкий коридор. Тёплая прозрачная вода соблазняет своей красотой, и хочется непременно нырнуть в неё, чтобы рассмотреть каждый сантиметр причудливого дна ущелья, которое с суши кажется совсем близким. Самые отчаянные карабкаются на утёсы и прыгают в воду с высоты в десяток метров.
К ущелью ведёт небольшая тропа от пляжа Лос Алеманас (Playa los alemanas). А на него в свою очередь можно попасть на любом лодочном такси из города за десять минут. За деревянными коттеджами, оккупировавшими небольшую песчаную косу, находятся соляные чеки. Их фантастический розовый, а кое-где и алый цвет, сразу же привлекает внимание. Наверно, фламинго понравилось бы здесь, если бы они случайно залетели на архипелаг. Но пока только люди ворочают тяпками каменистую почву, заполняя кристаллами хлорида натрия большие пластиковые вёдра. За чеками тонкая полоска отшлифованных ногами туфовых валунов петляет среди поросли опунции, луж воды, и островков вьюна, и уносится вдаль до самого ущелья. Словно играя в классики, мы скачем по лавовому бисеру, рискуя разбить себе колени в кровь. Трепетные воспоминания из детства ткут за спиной невидимые крылья, и юношеский задор пульсирует в висках прыжок за прыжком. И вот, наконец, мы у цели.
Мы оставляем множество людей, гнездящихся на скалах рядом с Лас Гриетас, позади себя, и проплыв водный коридор, уходим за нагромождение камней в следующий природный бассейн. Здесь стены скал смыкаются сильнее, оставляя лишь ломаный проход, и это делает наше открытие ещё интересней. Никого нет. И вместо людей в воде появляются стаи рыб. Мы вместе с ними ныряем в толще воды, они огибают раскрытые руки и не даются в объятья, лишь дразня серебряными брюшками. Но это никак не мешает ощутить миг блаженства и единения с природой, того, что всё реже приходится испытывать в мире программ и машин. Под впечатлением от плавания я даже не заметил, как мы вернулись обратно, все неудачи дня отступили, и последний закат мы решили встретить на самом популярном пляже Галапагосских островов, расположившемся недалеко от города, в сорока минутах ходьбы – Тортуга Бэй (Tortuga Bay).
Длинная песчаная коса, подмываемая лазурным морем, абсолютно пуста. Лишь изредка пролетают фрегаты или олуши, высматривая добычу, да среди выброшенных на берег веток и водорослей копошатся жёлтые вьюрки. Вдалеке зелёной полосой виднеются мангровые чащи. Низкая поросль стелящихся вьюнов чуть выше по берегу огорожена. Сюда по ночам в сезон приходят морские черепахи откладывать в песок яйца, и через пару месяцев тысячи маленьких черепашек спешат в открытую воду, чтобы, борясь за жизнь, создать её новый виток. Под ногами скачут маленькие вьюрки, перебирая в клювах ветки растений в поисках еды, на песке серыми дугами друг возле друга разлеглись морские игуаны, время от времени фыркающие солёной водой.
Галапагосы стали домом для сотен видов животных и растений. И с самого открытия архипелага в 1535 году, человек пытался установить здесь свои порядки, разрушая хрупкую экосистему региона, создавая колонии, строя военные базы, организуя тюрьмы. Только полвека назад он обратил внимание, что совсем скоро нечего будет спасать, нечем восхищаться, нечего изучать. Некоторые животные, описанные Чарльзом Дарвином и натуралистами того времени уже исчезли навсегда, а другим чудом удалось спастись. Но изменения, возникшие с приходом на острова новых видов растений и животных, уже необратимы. Склоны гор покрылись чужими лесами, птицы едят несвойственную им пищу, эндемики конкурируют с более жизнестойкими формами жизни, занесёнными с материка. Естественный отбор превратился в акт уничтожения исконных видов, не оставляя им шанса. И теперь они полностью зависят от человека, который сам подвёл их к этой черте. И его сегодняшнее милосердие и забота — не что иное, как попытка оправдаться в содеянном зле.
Нам не увидеть Галапагосы в их первозданной красоте, и остаётся только надеяться, что флора и фауна, царившая когда-то здесь, сможет адаптироваться к навязанным им новым правилам жизни и не исчезнет навсегда, как произошло со слоновыми черепахами. И несмотря на то, что кроме обитаемых островов, все другие тоже посещаются яхтами с туристами, я надеюсь, что природа находит ещё уголки, где шум моторов и говор людей не тревожат шелест листьев, щебетание птиц и всплески волн прибоя, а животные и растения сами определяют тропу своей эволюции.