Тот, кто пытается сосчитать звезды,
не умея считать фишки (tantos) и
узелки от счетов, достоин смеха.
Инка Пачакутека
Центральные Анды стали для человечества во многом колыбелью сельскохозяйственных культур. Здесь впервые появился картофель, некоторые виды тыкв, гуайява, киноа, инки подарили нам ананасы, томаты и подсолнечник. Некоторые из растений, произраставших когда-то только здесь, стали основными продуктами для других стран. Например, треть всех ананасов теперь выращивают на Филиппинах, в Таиланде и США. А лидерами по производству подсолнечного масла являются Россия и Украина. Даже картофель теперь у нас на родине никак не ассоциируется с далёкими предгорьями Анд, а стал чем-то близким и необходимым, и вошёл в традиционные блюда, как один из основных компонентов. Если раньше говорили: «Хлеб – всему голова», то теперь можно добавить, что картофель – наш живот. Он плотно вошёл в рацион практически любого россиянина, а количество сортов, выведенных советскими селекционерами, вряд ли может быть повторено кем-то ещё. Но, несмотря на большое количество традиций и легенд, которыми оброс этот южноамериканский корнеплод, его первые шаги в рационе человека были отнюдь не похожи на то, каким мы его воспринимаем сейчас.
Инки хранили картофель особым способом. Его рассыпали на соломе, оставляли на холоде и ждали, пока он промёрзнет. После этого раздавливали, убирая влагу из корнеплода. Когда излишки воды были удалены, его раскладывали на солнце и давали просохнуть, после чего его можно было долгое время хранить с остальными овощами, не опасаясь гниения. Подобные сушёные клубни, стёртые в порошок, назывались «чуньу», а запасы их могли сохранять свою гастрономическую привлекательность до четырёх лет. Кроме привычных нам видов картофеля они употребляли сладкий батат, который можно было использовать даже в сыром виде.
Но, конечно, главным королём всех культур для индейцев стала кукуруза. В Перу насчитывается около сорока сортов маиса, среди которых есть початки чёрного насыщенного цвета, что крайне необычно для простого россиянина со средней полосы России, воспитанного на хрущёвских золотых зёрнах. Кроме этого, есть красные, белые, бордовые и початки с разноцветными семенами. Маис жарят и варят, проращивают и делают из него муку. Он идет для приготовления хлеба, каши, бисквитов, пирогов, прохладительных напитков и алкоголя. Для перуанцев это то же самое, что для нас пшеница.
В те времена технологический уровень сельского хозяйства в разных областях был приблизительно одинаков. Основным орудием труда земледельца была «таклья», примитивная палка-копалка – деревянный кол с обожженным для прочности острием. Можно представить, каких трудов стоила крестьянину обработка террас на крутых горных склонах, сколько сил нужно было вложить в свой участок, чтобы получить урожай. Это была тяжёлая жизнь, но инки были к ней привычны, для них горы были домом, а каменистая земля – главной кормилицей.
Мы идём вдоль отвесной стены по грунтовой дороге, грызя только что купленную кукурузу, к входу в древний комплекс Писак, покрытый лентами террас и венчаемый городом на вершине утёса. От одних панорам, открывающихся с верхних ярусов построек, захватывает дух. При всей кажущейся нерациональности возведения сооружений на вершинах скал, где нет доступа к воде и другим ресурсам, эстетика и гармония жизни в таких местах вызывает оправданную зависть. А с точки зрения обороны такие города были одними из самых эффективных в истории, и если бы инки знали порох и обладали артиллерией к приходу испанцев, вряд ли европейским головорезам удалось с такой лёгкостью сломить сопротивление многомиллионного народа.
От руин старой башни вправо по одной из террас отходит натоптанная тропа к городу, вниз на сотни метров спускаются гигантские каменные ступени, на которых когда-то индейцы растили бобовые и злаки. Теперь здесь только коротко постриженная трава соломенного цвета и одинокие люди, следящие за обрушающейся в некоторых местах каменной кладкой. Сегодня уже никому не придёт в голову использовать горные террасы для сельского хозяйства — все поля для посевов, как и в Европе, располагаются в долинах рек, и только самые бедные участки заползают на каменистую поверхность склонов гор. В Азии мне часто приходилось видеть холмы, изрезанные ровными ступенями рисовых чеков. Но по сравнению с массивными террасами инков, расположенными на горных кручах до четырёх тысяч метров, где каждая ступень окаймлена подпорной стенкой высотой в человеческий рос, азиатские террасы – лишь долгий упорный человеческий труд. А то, что создано на хребтах Анд, не поддаётся логическим методам познания. Как люди восемь веков назад возводили такие циклопические сооружения, для меня останется непостижимым, я думаю, на всю жизнь.
Идём по дороге, дугой огибающей хребет горы, к городу. Он словно вытесан из скалы монолитными зданиями, лестницами и коридорами. Но по мере приближения становится понятно, что это каменные блоки, так плотно пригнанные друг к другу, создают образ целостности и законченности. На изломе горы часть террас, более зелёных и широких, уходит вниз к тонкой каменной гряде у уреза воды, сквозь которую бежит робкий ручей. Локоны ступеней вьются поперек травяного покрова, разрезая каменные бока подпорных стенок, и уходят к самой воде. Основная дорога поднимается к лабиринту строений древнего города. Лишайник светло-зелёными пятнами усыпал кладку стен, словно распустившиеся цветы какого-то неизвестного сухоцвета. В пустых глазницах окон слышится свист ветра, обтекающего склоны долины. Редкие деревья мелкой рябью, разбросанной на кружевах полей в низинах, уходят под горизонт. Среди них по дорогам, будто оранжевые почки, цепляющиеся за тонкие ветки, распустились сотни маленьких домиков, обращённых своими черепичными кровлями к солнцу. На их фоне Писак выглядит суровым защитником и покровителем, не дающим непосвящённым проникнуть за ширму загадочного прошлого былых веков.
По другую сторону от города за лощиной на скале видны тёмные пятна. Это пещеры, где инки хоронили своих предков, располагая их в позе эмбриона, чтобы в следующем мире они заново родились людьми. К ним нет дорог или тропинок, нет какого-либо видимого подхода. Но, вероятно, для людей, рождающихся в горах и уходящих из жизни на их вершинах, нет преграды в движении через ущелья, по отвесным скалам или глубоким пещерам. Мир, который не хотел их принимать, стал для них домом, лучше которого они всё равно бы никогда не нашли.
Главной ценностью императора Инки были его люди. У них не было выходных и свободного времени, но они никогда не работали до истощения, которое могло привести к смерти. Хотя для индейцев было привычным делом переносить грузы на себе, на службе у императора это не позволялось. Для перевозки поклажи использовались караваны из лам. И там, где была возможность избавиться от труда человека, от него избавлялись, ибо Инка говорил, что «хотел сохранять его, чтобы использовать на других работах, на которых его нельзя было заменить и употребить с большей пользой, как-то: на строительстве крепостей и королевских домов, мостов и дорог, платформ (под посевы) и орошения и на других работах ради блага всех, на которых индейцы были постоянно заняты». Сколько трудов потребовалось, чтобы создать другую крепость — Ольянтайтамбо — можно только гадать, ведь здесь даже террасы для выращивания зерна сделаны из отёсанных, хорошо пригнанных друг к другу камней. Любое рациональное мышление пасует перед необъяснимыми технологиями, применёнными для строительства местного храма Солнца…
Вереницы людей плотным гуськом тяжело взбираются по крутым лестницам. Ступени семимильными шагами взмывают на склон Серро-Бандолиста, пока не добираются до пятидесятиметровой высоты, где кладка стен террас в один миг преображается в полигональные линии бастиона. Одномоментно сельскохозяйственные укрепления перерождаются с гладкие крепостные стены имперской кладки, становятся выше, массивнее. В них появляются загадочные ниши, пазы и рельефные элементы. На самой верхней террасе расположился храм десяти ниш с трапециевидными вратами и идеальной полигональной кладкой, а за ней — последняя платформа, чей торец был обнесён циклопическими мегалитами из розового порфира.
Шесть гигантов стоят, спаянные друг с другом узкими каменными вкладками шириной в два кулака стык в стык. Высота каждого из них два человеческих роста, а вес приближается к пятидесяти тоннам. На одном из них проступает едва заметный рельефный рисунок чаканы – андского креста. Вокруг раскиданы, словно после припадка ярости какого-то чудовища, каменные балки, плиты, блоки. Западная стена храма также покрыта гигантскими плитами, но большие промежутки между ними заполнены обычной каменной кладкой, словно кто-то в древности реставрировал этот храм. Вдоль стены бредёт дорожка, она ныряет вверх, петляет по нескольким уровням полуразрушенных зданий, а после исчезает в прогале стены.
Кто были эти люди и зачем они возводили подобные строения? То, что удивляет человека, живущего в двадцать первом веке, кажется, было привычным для строителей того времени. Складывается впечатление, что подобные уникальные работы составляли рутину людей древности. И нелепо утверждать, что инки, обладая только зубилами и перекатными брёвнами, могли создавать подобные сооружения. Все заявления, что сходные мегалиты возможно было поднять на тысячеметровую высоту из ближайшей каменоломни, выглядят полным абсурдом. Ни одна попытка поставить подобный эксперимент в условиях отсутствия перепадов высот не увенчалась успехом, а опыт с подъемом на высоту никто и не осмеливался предпринять. Даже сегодня человек со всеми его технологиями не сможет этого сделать. Вертолёт с самой большой грузоподъёмностью унесёт лишь треть веса набольшей плиты храма, а на обработку камня уйдет не один десяток алмазных дисков. Но многие учёные продолжают заявлять, что это были храмовые комплексы людей, поклонявшихся Солнцу, людей, не знавших письменности, людей, покорившихся горстке «бородачей», пришедших на их землю. Они до сих пор пытаются вписать в свои теории и догмы то, что остается выше понимания сегодняшних человеческих знаний, то, что, возможно, станет для нас яснее только через сто или двести лет.
Сверху хаотичность камней, разбросанных рядом с последней платформой, где расположился Храм Солнца, выглядит так, словно некогда единый комплекс, стоящий на вершине утёса, разрушило какой-то огромной силой. Камни разметало не только по стилобату, но и выбросило за террасы: часть из них валяется у подножия горы. Среди этих разрушений ещё более будоражаще выглядят изрезанные камни, торчащие гигантскими зубьями вдоль нижней кромки террасы у разбросанных обломков зданий, и стены отвесной скалы Храма Кондора. Тут сотни ровных изгибов, выемок, пазов самой различной формы и направления. Будто для мастера не существовало физических преград, и он ваял фигуры не их базальта, а изо льда, который плавился под натиском его сверхточного и лёгкого инструмента, а сам он, несомый невидимыми нитями, парил над скалой, не испытывая ни силы тяжести, ни усталости.
В этом не было логики, не было цели. Это нельзя было объяснить или разобраться в этом. Можно строить сотни догадок и предположений, но невозможно в чём-то увериться. Одно понятно точно, что ни одна цивилизация в здравом уме не стала бы тратить тысячи часов на труд, который не принёс бы им конкретной выгоды. А камни подобной формы не могли нести практическую пользу инкам ни в одном из вариантов развития событий. Быть может, были другие цивилизации, более древние, более могущественные, которые использовали подобные сооружения для неизвестных нам целей.
С высоты хорошо видна долина, окаймленная серыми боками гор. На противоположном склоне в лучах садящегося солнца заметны тёмные квадратные ниши в стенах здания. Это вентиляционные отверстия в огромном складе продовольствия времён инков. Археологи утверждают, что температурные условия и ветер на этой высоте не позволяли продуктам подвергаться гниению. К руинам построек тянутся тонкие паутины тропинок, но немногие решаются подниматься по ним на такую высоту. Лучи солнца греют уставшие стены древних построек, постепенно поднимая пелену тени гор всё выше и выше, словно укутывая землю пушистым одеялом вечера. И вслед за зернохранилищем остальные здания, раскиданные по склонам гор, погружаются в дымку, теряя яркость красок, словно опущенная в воду акварель.
Среди бисерной россыпи древних руин, вросших массивными основаниями вдоль долины реки Урубамба, есть небольшая деревня Чинчеро, где в конце пятнадцатого века была резиденция Инки Тупак Юпанки. От нее сохранились стены и фундаменты, на части из которых испанцы возвели церковь. Непримечательный ни внешностью, ни размером собор приводит в восхищение своим внутренним убранством, сохранившимся с начала семнадцатого века. Не следуя стандартным канонам католичества, он просто выбивается из общего ряда сотен и тысяч церквей Старого и Нового Света. Здесь кричащая красота просто желает, чтобы любой путник обратил на неё своё внимание. Киноварные стены и деревянные балки покрытия облеплены орнаментами, где угадываются образы цветов и животных, словно сошедших с иллюстраций старых средневековых книг в потёртых обложках. Среди них в нишах расположились образы святых, а еще ниже, в цоколе и плитах пола, угадываются полустёртые петроглифы доколумбовой эпохи. Здесь словно через свежие порезы временной материи проступают вековые наслоения разных эпох, и в мириадах деталей и образов чувствуется праздничность и нарядность. Будто бы Божий храм не является домом тишины и строгости, а является местом радости и открытого сердца, и благоговение достигается не за счет большого внутреннего объёма, мощных колоннад и правильной игры света, а благодаря простой красоте, но не далёкой небесной, а обычной, земной. Отчего здесь становится уютно и спокойно, будто в деревне у бабушки, где всё знакомо, но стоит приглядеться, и становится понятно, что есть ещё столько не исследованных уголков и не изученных вещей. Загадочный дом готов раскрывать тебе свои тайны, стоит только вглядеться, прислушаться, принюхаться. Ворох секретов с ароматом пыльной старины, древнего дерева и влажной соломы ещё ждёт и будет ждать своего открытия. И этот запах, запах времени, нельзя спутать ни с чем.
В погоне за солнечным металлом испанцы не увидели другого богатства, другого золота – золота полей. Колосящиеся злаки и убранное жнивьё на фоне тёмных гор в отсветах пронзительно голубого неба наполняют сердце блаженством и радостью. Белые шапки вершин смешиваются с хлопьями облаков, которые будто падают пухом с небесной лилейной птицы, мягко обнимающей своими крыльями весь мир. И золотая пудра кружится в ярких лучах солнца, садится на людей, животных, растения, и быть может, это всего лишь пыль, а может энергия, которая заставляет оживать наши души. Хочется бежать по полю, где колосья перешёптываются миллионами голосов, где стебли несильно колются и щекочут пятки, где свежий ветер гонит волны по безбрежному океану просторов. И один краткий миг может стать в безвременье вечным блаженством.
Дорога закручивается серпантином, поля начинают водопадами спадать со склонов гор, и перед нами на другой стороне ущелья открывается удивительный вид на застывший каскад белоснежных ступеней различной формы и размеров. Множество четырёхгранных ячеек с оплавленными краями от молочных до кремовых оттенков спускаются десятками этажей в каньон. Это рукотворное сооружение под названием Салинерас – древняя сеть водоёмов для добычи соли. И до сих пор десятки людей способом, использовавшимся ещё инками, собирают горсти кристаллов, коркой застывших на поверхности рукотворных прудов.
Подземный источник по сложной сети многоуровневых каналов заполняет чеки тонким слоем воды, а после перенаправляется в другие уровни. Влага испаряется естественным способом, оставляя на поверхности белёсый налёт, следом вода наполняется снова и так несколько раз, пока в неглубоком озере не образуется толстый слой соли. После этого индейцы граблями сгребают минерал, и заполняют им пластиковые тазы, и процесс начинается заново. День за днём, год за годом, столетие за столетием. Рыжие чеки с просвечивающим дном перемежаются с кремовыми озёрами и почти белыми полями ещё неубранной соли. Каждая из плантаций размером не более десяти квадратных метров, а стенки ячеек иногда настолько тонкие, что кажется, они в любой момент обрушатся под весом воды, не говоря уже о людях, перемещающихся от озера к озеру. В более толстых стенках проделаны нитевидные каналы, по которым поступает вода из подземного источника.
Я остановился возле одного из больших центральных рукавов, загрёб в ладони воду и попробовал. Мне показалась, что она чуть менее солоноватая, чем в океане, но судя по объему производства, наверное, я был не прав — ведь столько белого искусственного снега, разбросанного на километры вдоль склона, могло образоваться только из источника с большим содержанием поваренной соли. Окидывая взглядом тысячи сот, венчающих гору, в очередной раз удивляешься созидательному началу людей, гармонично вписывавших в существующий ландшафт не только своё жильё, но и мастерские, шахты, поля, такие далёкие от стекла и бетона и такие близкие к окружающей их природе.
Опять густые поля, залитые золотом, и пыльные грунтовые дороги, опять сизые гряды гор, изредка покрытые цинхоной. Одинокие дома и путники, погоняющие низких осликов вдоль дороги — ещё довольно обычная картина для этих мест. Из транспорта встречаются только туристические экипажи и арендованные иностранцами авто, да редкие автобусы. В остальном же жизнь этих мест до сих пор течёт по сложившимся за столетия правилам. Только в деталях замечаешь наступающую во всех областях цивилизацию. По краям обочин встречаются пустые бутылки от газировки и упаковки из-под чипсов, индейцы в национальных одеждах носят на ногах вместо кожаных сандалий резиновые шлепанцы или кроссовки, и даже в глухих деревнях в хозяйстве используют дешёвую пластиковую посуду наряду с плетёными корзинами и глиняной утварью.
Лента грунтовой дороги неожиданно привела нас к инфоцентру и небольшой площадке для транспорта, на которой одиноко стояли два туристических автобуса. Мы подошли к краю низины, и сердце замерло от волнения: открылся вид на завораживающие концентрические круги, будто оставленные пришельцами из космоса. Часть из них, самая глубокая, имела правильную форму окружности и расходилась в стороны от центра с чётко выверенным шагом, будто волны на воде от брошенного камня, каждая следующая терраса была выше предыдущей на пару метров. После седьмой ступени остальные приобрели грушевидную форму, будто огибая какой-то невидимый предмет, встретившийся у них на пути. Эта конструкция сверху плавно сливалась с соседним сооружением меньшего размера как в диаметре, так и по высоте ступеней, и перетекала в сопредельные концентрические круги. К ним, в отличие от первых, был открыт свободный доступ для всех желающих. Чуть поодаль находился ещё небольшой круг с пятью полными ступенями и несколькими сохранившимися сегментами в верхней части. А с другой стороны за каскадом этажей среди небольших вершин спрятался четвёртый и последний в этом комплексе «колодец».
В каменных стенах террас зигзагами устроены ступени из трёх или четырёх камней на уровень. Они довольно чётко выделяются своими выпирающими углами на фоне ровной кладки валунов. Стоит только попробовать подняться или спуститься по ним, и покажется, что в этих местах обитали настоящие гиганты, поскольку для людей ростом в полтора метра эти упражнения будут ещё более сложны и неудобны, чем для среднестатистического европейца. Кроме ступеней отличительной чертой этих стен является система ирригационных каналов, проточенных в камнях. По ним когда-то, словно по венам, шла живительная влага на поля. Возможно, если бы кому-то и пришла идея опробовать систему вновь, то можно было бы увидеть, как технологии полутысячелетней давности способны в прошествии веков работать так же, как и тогда.
Ещё не так давно Морай был практически заброшен и лишь изредка посещался людьми. Теперь ведётся его активное восстановление, часть обвалившихся стен закреплена подпорками, на кольцах воронок посажена трава, среди руин протоптаны тропинки. В самую глубокую воронку теперь спуститься не удастся, вход в неё перегорожен. Пройдёт ещё несколько лет и новые группы искателей смогут любоваться странными сооружениями древности только с обзорных площадок верхнего уровня. Пока же в центре малых кругов ещё собираются странно одетые люди, хлопают в ладоши, медитируют и ищут выходы энергии, чтобы набраться сверхъестественных сил. И это не странно, так как сама конструкция Морая выглядит слишком мистической и непонятной, чтобы к ней относится, как к простой сельскохозяйственной лаборатории, где на разных уровнях проращивали новые сорта растений, изучая их свойства и качества. Именно такое объяснение дают учёные плавным каменным линиям местных террас, глядя на которые больше верится в их инопланетное происхождение, нежели в утилитарно-бытовое. Каждая ступень террасы меняет климатические условия так, что перепад всего на метр может влиять на окружающую температуру на полградуса, что составляет разницу от основания до верхнего края на пятнадцать единиц. Быть может, это досужие выдумки, у меня не было с собой термометра, чтобы проверить это. Но важно другое — здесь оказалось что-то действительно сакральное, и я вдохнул это будто споры новой жизни, которые стали расти во мне день ото дня. Эти ростки я не мог потрогать, не мог попробовать или увидеть, но эти побеги шевелились в моём сердце приятным шелковистым полем изумрудной травы, готовой в нужное время превратиться в золото моей собственной Священной Долины.
Я возвращался в город со спокойствием и умиротворением, понимая, что каждый из нас всю жизнь взращивает свою ниву, поливает её, ухаживает за ней и заботится о её здоровье, чтобы однажды пожать плоды своего труда. И то, каким будет наш хлеб, зависит от нашего усердия, так как каждому рано или поздно воздаётся по заслугам его.