Жизнь — это то, что происходит с тобой,
пока ты оживлённо строишь другие планы.
Джон Леннон
Ровная доселе пустыня начинает покрываться морщинами, исходить складками, топорщиться непослушными локонами песков. Вместо песчаного безбрежного океана со спокойной водой серых барханов возникают отроги гор, словно бушующие ураганы морской стихии. Нить дороги бросает из стороны в сторону, пуская по самому краю обрывов или по дну глубоких лощин. Изредка возникают небольшие озёра или тонкие струйки едва живых речек. По склонам, цепляясь за бедную каменистую землю, проглядывают тощие кусты и деревья. Они сражаются с неприступными серыми полями, не позволяющими жизни возобладать над блеклой природой западных склонов Анд. Ветра гонят тощие стада облаков, последние из поредевшего поголовья, с трудом прорвавшегося через высокие пики цепи гор. Это загадочная страна Перу, наполненная столькими тайнами и легендами, что сведённые воедино догадки, суеверия и факты заполнили бы до краёв все полки древней Александрийской библиотеки, вмещавшей в своё время более полумиллиона папирусов и пергаментных свитков. Это родина одной из самых могущественных из известных империй Нового Света, достигшей своего рассвета перед приходом на эти земли испанских завоевателей во главе с Писарро.
Франсиско Писарро, пользовавшийся такой же славой жёсткого военачальника и жестокого угнетателя жителей Нового Света, как и Кортес, совершил несколько попыток добраться до легендарной страны Эльдорадо. Там «золотой человек» с тростникового плота кидает в воду озера горы золота и драгоценных камней, заставляя алчных европейцев при каждом упоминании этой легенды хвататься за сердце от такой расточительности. Франсиско смог только с третьей попытки подойти к северным границам империи Тауантинсуйу. А уже через два года его отряд числом чуть более полутора сотен человек фаршировал свинцом защитников Сапа Инки близ города Кахамарка, где испанцы взяли, в конце концов, Верховного правителя Атауальпу в плен, оставив после боя более двадцати тысяч индейцев, чьи души отправились к богу Виракоче. Но реки крови не могли удовлетворить Писарро, жаждущего не рубиновых потоков уходящей жизни инков, а твёрдых и тяжёлых слитков, отливающих солнечными всполохами на своих гранях. За Атауальпу был заплачен легендарный выкуп в 6 тонн золота и в два раза больше серебра. Драгоценного металла было столько, что испанцам потребовалось тридцать семь дней, чтобы великолепные изделия из золота и серебра превратить в бездушные слитки и заполнить ими комнату на высоту поднятой руки. Взамен собранного инками выкупа за своего правителя великодушный Франсиско Писарро преподнес Сапа Инке гарроту, которая, стянув его шею шнуром, забрала последний вздох последнего верховного правителя великой цивилизации, чьё население в десять миллионов человек превышало по тем временам численность жителей всей Испании.
Я с самого детства внимал любой крохе информации, достигшей моих ушей и хоть как-то связанной с этим древним народом. Конечно, в основном это были домыслы или крайне смелые предположения об инкском уровне развития и истории их происхождения. Но на тот момент для меня не было никакой разницы, происходило ли это на самом деле, или было плодом воображения каких-нибудь фантастов, додумавших за историками и археологами, как же на самом деле выглядело это высокоразвитое общество смуглых и коренастых людей гор. Яркие одежды, золотые украшения, гигантские глиняные кувшины, носимые людьми на спине, словно рюкзаки, и хитроумное оружие – всё это не могло оставить спокойным мальчишеское воображение. Я видел горы, уходящие вверх ступени храмов, теряющиеся в джунглях дороги и миллионы людей, меняющие вокруг себя ландшафты, перекидывающие через лощины мосты и воздвигающие на неприступных скалах города. Это были настоящие небожители, находящиеся ближе остальных к небесам.
Цивилизация Инков поражает не только своим размахом – их земли простирались с севера континента на юг – но и абсолютной уникальностью. Им словно было комфортно жить и перемещаться только в горах. Они в последнюю очередь стремились в прибрежные зоны или открытые долины. Вся их империя построена на вершинах и отрогах Анд, плоскогорье Альтиплано и, конечно же, возле сердца всего высокогорья Южной Америки – озера Титикака. Откуда произошли родом предки народа, покорившего неисчислимые просторы к началу шестнадцатого века, и где проживали более древние цивилизации, от которых инки унаследовали обработку камня, металла и гончарное мастерство.
Они соединили свои провинции сетью уникальных дорог, проходивших, казалось бы, через неприступные утёсы и лощины. Общая сеть транспортных артерий едва уступала римским дорогам, но неимоверный труд людей, потребовавшийся для их строительства, был во много крат больше, чем тот, который понадобился Римской империи, чтобы создать военные шоссе, отмеченные каменными верстовыми столбами. Тауантинсуйу не возводили каменные мосты, но некоторые из подвесных были истинными шедеврами строительства. Один из таких был переброшен через горную реку Апуримак, протекающую в каньоне глубиной в тысячу метров. Этот мост был построен в середине четырнадцатого века по приказу Инки Рока. Он пережил века расцвета Тауантинсуйу и века колонизации испанцев и сгинул в водах горной реки лишь в 1880 году, спустя пол тысячелетия, забрав с собой богатую жертву из нескольких десятков человек, пересекавших по нему в тот момент горное ущелье. Кроме подвесных мостов инки строили понтонные переправы и канатные дороги, по которым в корзине на натянутом канате они перебирались с одной стороны ущелья на другую.
Дороги инков – это совершенство. Прорубленные на гранях скал уступы шириной в несколько метров позволяли караванам и воинам пересекать огромные расстояния за короткие сроки, а почтальонам всего за неделю доставлять сообщения из столицы в самые отдаленные районы. Инкские почтальоны-часки сменяли друг друга через каждые два километра и с неимоверной быстротой приносили устные сообщения или узелковое письмо – кипу – с одного края империи на другой. Дороги строились с помощью примитивных инструментов, и мне непостижимо, как люди, жившие в бронзовом веке, могли прокладывать пути среди отвесных ущелий и у вершин гор, таких как Салькантай Уайна Капак, на высоте более чем в пять тысяч метров. Часть из них даже под натиском буйной растительности джунглей и разрушительных ветров высокогорий сохранились в хорошем состоянии до сих пор. Жемчужиной транспортной сети стала Королевская дорога, протянувшаяся на 5 200 километров с севера на юг и проходящая по территории шести современных государств. Тауантинсуйу не знали колеса, за исключением использования его в качестве жерновов, но, несмотря на это, сделали огромный рывок в техническом развитии, опередив во многом народы Старого Света.
Ореол волшебства и чудес, окружающий инков, не связан лишь с одними дорогами. Их письменность кипу, использовавшаяся преимущественно для счёта и статистики, поражает своей простотой и неординарностью. Славяне тоже использовали узелковое письмо: такие выражения как «двух слов не вяжет» или «завязка сюжета» имеют глубокие корни тех времён, когда ещё не было традиционной письменности. Но именно у Тауантинсуйу узелковое письмо приобрело такое распространение и многообразие, тем более что даже цвет ниток, вплетённых в узелки, нёс свою информацию. Кроме такого вида сообщений, древние перуанцы пользовались орнаментами на тканях и глиняных изделиях, отчего долгое время европейцами этот вид пиктографического письма не признавался как существующий. При этом у верховного Инки были целые библиотеки с полотнами токапу, на которых описывались путешествия подданных в другие страны, история страны и религиозные мероприятия.
Быть может, в свое время этот мир, полный ещё нераскрытых чудес, станет доступным для ученых, как когда-то был расшифрован египетский язык благодаря Розеттскому камню, древнеперсидский – Бехистунской скале, а этрусский – Скрижалям из Пирги. Но сколько ещё остаётся мёртвых языков и неразгаданных источников письменности, таких как Рукопись Войнича, Кодекс Рохонци или Фестский диск, ждущих своего Кнорозова, Шампольона или Гротефенда!
Государственным языком огромной империи был «руна сими», что можно было бы перевести, как «человеческий язык». Тауантинсуйу, захватывая новые народы, оставляли их культурные традиции и язык в неприкосновенности, но религиозные обряды и знания «руна сими» для государственных служащих было обязательно. В доинкский период в одной долине на площади в несколько десятков квадратных километров встречались племена, употреблявшие непонятные друг другу слова и выражения. Но организаторские способности инков объединили многочисленные разрозненные группы в единую империю, подчинявшуюся одним и тем же законам, поклонявшимся одинаковым богам и употреблявшим единый государственный язык. Созданные ими тесные культурные, политические и экономические связи оказались настолько сильны, что даже грубая экспансия испанцев не смогла полностью сломать устоявшийся строй, и древний язык «руна сими» является самым распространённым коренным индейским языком из всех существующих в обеих Америках. Сегодня потомки Тауантинсуйу, народность кечуа, продолжают говорить на древнем языке предков, а кроме них ещё несколько народностей используют схожие диалекты. В их языке более 20 000 слов, выражающих богатый спектр эмоций, чувств, описания предметов и явлений. И почти пятнадцать миллионов людей продолжают сохранять речь своих предков, восклицая миру «мамакууай!», что означает – «люби меня!»
Гладкий изогнутый пластик сидений уходит волнами в стороны, вовлекая в свои объятья множество людей. Огромные пролеты позволяют разместиться под одной крышей сотням посетителей. Но это не спортзал. Это очередной автобусный терминал, с которого начинается наше знакомство с новой страной и новым миром древних преданий, уникальных технологий и необычных верований. Центр зала забит рядами сидений, а по краям, уходя длинными шеренгами, словно ларьки в российских переходах, стоят тесным строем магазинчики и кафешки, в которых на десяти квадратных метрах едва убирается пяток посетителей. На входе выставлена стойка с картошкой и жареной курицей, пирожками и лепешками, магазины завешаны гроздьями пёстрых упаковок чипсов, сушёной рыбы, шоколада и печенья. Коренастые перуанки перекрикивают друг друга, подзывая покупателей, а вереницы людей идут потоками от касс к выходам на платформы. Степенность и прагматичность чилийцев вновь сменилась яркой и сочной гаммой красок горных районов кечуа и аймара, а капиталистический мир шахтёров и промышленников – сельскохозяйственным укладом центральных Анд. Если бы я не знал заранее, где нахожусь, я бы подумал, что вновь вернулся в самобытную Боливию.
Яркое ослепляющее солнце играло в брызгах фонтана центральной площади Арекипы. Стены домов лоснились светом и чистотой. Город, одетый в белый воздушный палантин с коричневыми каменными оборками, стоял в восхитительном благородстве и какой-то средневековой правильности и гармонии. Он, пережив века, остался истинным испанским хозяином раскинувшихся во все стороны от его границ ущелий, долин и горных хребтов. Словно пыль времени боялась коснуться его мостовых, фасадов фазенд и тенистых анфилад широких патио. Он не казался специально приготовленным для иностранцев, как теперь многие города Европы, он сам был той старой колониальной Европой, только очищенной от нечистот, мусора, чахотки и порока — всего того, что отравляло жизнь любого жителя Старого Света в век Великих Географических Открытий. Это был нарядный город, одетый в ажурные шелка, но не для того чтобы выйти в праздничный день в свет, а потому что ему было так комфортно нежится на солнце, гулять в тени своих аллей и встречаться с новыми посетителями.
По центральной улице Меркадерес неспешным потоком прогуливаются жители Арекипы. Дети несут воздушные шарики, кто-то ест мороженое, парочки фотографируются на фоне аккуратных карликовых деревьев с кучерявыми шапками крон и фасадов старых зданий. На соседних улицах гудят клаксонами машины такси, напоминающие коренастых жуков с белыми и желтыми панцирями металлического хитина. Кажется, от нетерпения они вот-вот раскроют свои крылья, спрятанные под мощной стальной бронёй, и взмоют вверх, устремившись всем роем к полям в дельтах полноводных рек. В нескольких кварталах от центра по улице Санта Каталина расположился огромный монастырь, занявший два гектара городских кварталов. Когда-то город был небольшим, и территория обители Санта Каталина находилась за городом, но в прошествии нескольких веков она очутилась в историческом центре. Здесь обитали четыре сотни сестёр из богатых семей. Основательница монастыря считала, что нищенство это не заслуга, а порок, и в кельи попадали дети из богатых семей, чьи родители использовали божью обитель, как университет благородных девиц для своих отпрысков. За массивными белыми стенами высотой в четыре метра спрятались десятки узких улочек, келий монахинь, небольших садиков, библиотек и молельных комнат. Это огромный город в городе, где была своя собственная инфраструктура, часовни, кладбище, госпиталь, библиотека и многое другое. Все общение с внешним миром происходило через небольшую комнату с низкими окошками, загороженными деревянными резными прутами, где монахини, не дававшие обет молчания, могли непродолжительно общаться с посетителями не более одного раза в месяц под присмотром старших монахинь. В остальном община жила замкнуто и была изолирована от остального мира множеством запретов и правил.
Теперь здесь тихо и спокойно. Не слышны ни молитвы, ни звон колоколов, приглашающий на службу. Почти вся территория монастыря обращена в музей под открытым небом. Только её небольшая часть до сих пор является действующим женским монастырём. Яркие красные и синие фасады оторочены черепичными кровлями, в плетёных горшках под карнизами домов висят цветы. Такие же цветы стоят в кадках на бетонных поребриках каменных мостовых. Массивные арки расцвечивают полосами яркое голубое небо, покрытое молочной пеной облаков. Здесь можно бродить часами, заглядывая в комнаты домиков, где до сих пор сохранились старые выцветшие иконы с ликами святых, в кухни с огромными чанами для приготовления еды и керосиновыми лампами для освещения, в дворики с прудами и фонтанами.
Множество лестниц ведет в никуда, обрываясь у каменных стен, словно на сюрреалистичных картинах европейских художников, другие забрасывают на плоские кровли, откуда монастырь виден как на ладони. Сверху город выглядит ещё более запутанным и мистическим, словно оживший антураж фильма Джима Хесона «Лабиринт». И вот уже кажется, что сейчас появятся Людо и Сэр Дидимус, за следующим поворотом возникнут две двери с говорящими дверными молотками, а следующий тупик окажется всего лишь обманом зрения. И тебе нужно бежать по запутанным улицам сказочного города, так как время утекает сквозь пальцы, и Король Гоблинов вот-вот должен превратить твоего брата в своего преемника. Но вместо пронырливых гоблинов изредка из окон и переулков выглядывают туристы, пытаясь сфотографировать себя в неожиданном ракурсе, а вместо летучих мышей небо заполняют стаи голубей, находящих приют под множеством кровель монастыря. Лишь только время всё так же неумолимо течёт, обрекая нас на постоянные поиски и погоню, загоняя в нескончаемый лабиринт, где все мы блуждаем до самого последнего вздоха, иногда плутая просто по кругу.