О, наша жизнь, юдоль скорбей и плача!
О, человек, игралище тревог!
Сколь непрочна житейская удача:
Возвысившийся упадет в свой срок.
Благой удел избраннику назнача,
В конце концов его низвергнет рок.
Печаль венчает все услады наши,
Всегда есть желчь на дне медовой чаши.
«Ла Араукана» Алонсо де Эрсилья
В 1862 году Корнелио Сааведра Родригес доходит до бассейна реки Тольтен, объявленной южной границей новой провинции Араукании ещё за десять лет до этого президентом Чили Мануэлем Монтом. Так начинается последняя страница долгой истории существования свободных индейцев народа, именующего себя мапуче, что значит «люди земли». Так начинается последняя веха существования индейской государственности в Новом свете, закончившаяся оккупацией Араукании к 1882 году. Арауканские войны начались в 1536 году при самой первой встрече креолов с испанцами и продолжались почти три с половиной столетия. Диего Альмагро, шедший через Анды в поисках золота на юг, натолкнулся на отряд арауканцев, в несколько раз меньший по численности, чем его, и был разбит. Такого не случалось ни разу за всё время конкисты в Новом Свете. И хотя уровень развития культуры и социальных институтов у мапуче был ниже, чем у инков, их мужественность и воинственность не давала врагам на протяжении столетий закрепиться на легкодоступной равнинной территории Южного Чили. Арауканы — единственный индейский народ в Южной Америке, который не был завоёван ни инками, ни испанцами.
В четырёхстах километрах севернее Вальдивии проходила историческая граница между генерал-капитанством Чили и землями мапуче, установленная в начале семнадцатого века. После множества кровопролитных стычек конкистадоров, возглавляемых Педро де Вальдивия, и индейцами, Испанская Корона официально подтвердила права мапуче на земли, находящиеся южнее реки Био-Био. Для этого тысячам местных жителей пришлось сложить свои жизни, а сам Педро де Вальдивия, основатель Сантьяго, в день католического Рождества был пленён в битве при форте Тукапель и казнен. Именно с того момента пошла легенда о том, что захваченных конкистадоров казнили со словами: «Он жаждал золота, так пусть он насытится им», — и заливали в глотку расплавленный металл. Несмотря на постоянные нарушения мирного соглашения, мапуче долгое время жили в свободной стране, за несколько десятков лет после первой встречи с европейцами они смогли изучить их тактику ведения боя и уже не боялись огромных животных с восседавшими на них всадниками. Их конные отряды стали превосходить по численности испанские, а смена принципов ведения войны с открытых стычек на молниеносные неожиданные нападения дала им стратегические преимущества, невзирая на испанскую артиллерию и аркебузы.
Только с укреплением независимого государства Чили после революции и установления контроля над остальными провинциями, над землёй арауканов вновь нависла серьёзная угроза. Молодое государство опять обратило свои взоры на юг, где было множество благодатных земель, необходимых для развития аграрного и животноводческого сектора – единственного экспортного стержня для страны, где только началась зарождаться добывающая промышленность. Большой приток европейских колонистов подстёгивал власти к активным действиям в этом регионе. И вот, в начале 80-х девятнадцатого столетия, последние объединённые племена мапуче были повержены, а остатки отрядов покинули свои земли, отправившись в непроходимые горные хребты Анд. За время арауканских войн многочисленные племена мапуче, состоящие из более чем полумиллиона жителей, превратились в жителей резерваций, занимающих чуть более пяти процентов от их исконной территории и насчитывающие несколько десятков тысяч человек.
Невзирая на беспощадный ход истории, потомки индейцев сохранили свой изолированный арауканский язык и культуру. До сих пор передаются из уст в уста легенды о великих вождях Лаутаро, Колоколо, Кауполикан и Мичималонко. И даже для русского человека этот народ не стал чуждым, ведь главный герой произведения Беляева «Человек-амфибия» был арауканцем по происхождению, а сюжет книги «Дети капитана Гранта» частично разворачивается в этих землях. Часть потомков мапуче работает в крупных городах, но подавляющее большинство до сих пор занимается животноводством и сельским хозяйством, в свободное время проводя обряды предков или занимаясь прикладным искусством. Индейцы, не пожелавшие ассимилироваться с остальным населением, живут небольшими общинами на задворках мира среди бескрайних хребтов, бесконечных озер и пронзительной тишины, куда цивилизации до них сложно дотянуться.
Вальдивия наряду с Ла-Империала — единственные города, сохранившиеся во время разрушительных набегов мапуче на испанские форты и вплоть до покорения арауканов выполнявшие функцию основных форпостов колонизаторов в южных областях. Победитель Педро де Вальдивии вождь-токи Лаутаро полностью очистил юг Чили от захватчиков, но после опустошительной эпидемии тифа, унесшей жизни четырёх пятых всего населения, не смог покорить эти города и во главе ослабленного отряда сам попал в плен к испанцам и был казнён. Вальдивия же была покорена лишь природой, когда одно из самых разрушительных землетрясений в истории человечества стёрло десятки населённых пунктов Чили, не исключая и этот колониальный город.
22 мая 1960 году сильнейшее землетрясение 20-го века магнитудой 9,5 по шкале Рихтера в течение 10 минут превратило в руины сотни тысяч домов, унесло жизни пяти тысяч человек и два миллиона оставило без крова. Тридцать семь эпицентров, спровоцировавших одновременное колебание почвы и океана на протяжении тысячи километров побережья, разрушило пятую часть промышленности страны и ввергло Чили в тяжелый экономический кризис, потребовавший вмешательства множества международных организаций для предотвращения гуманитарной катастрофы. После землетрясения три гигантские волны накрыли побережье, забирая с собой людей, спустившихся к кромке воды, чтобы найти уцелевший скарб, и сжирая дома и причалы, словно сладкий хворост. А через несколько часов разрушительные цунами добрались до Гавайев, Новой Зеландии, Японии и Филиппин, неся с собой клеймо смерти и несчастий.
В Вальдивии после того, как прошёл первый шок от случившегося, можно было оценить масштаб разрушений: руины домов, гигантские расщелины в земле посреди дорог и улиц и вышедшие из берегов реки в предгорьях. Остовы кораблей находили выброшенными за километры от побережья в руслах разлившихся рек. Разные районы города и земли в 10 000 гектаров к югу оказались затоплены, и с высоты птичьего полета даже сегодня можно наблюдать очертания фермерских хозяйств и остатки заборов, которые отделяли одни пастбища и пашни от других и которые сегодня находятся в воде, продвинувшейся вглубь в некоторых местах на сотню километров. Первоначально многие связывали это с повышением уровня моря, но на самом деле это суша опустилась относительно своего прежнего уровня, и участок шириной в 20-30 км и длинной 500 км на какое-то время покрылся слоем воды в 2 метра.
Многие строения были возведены из необожжённого глиняного кирпича и скреплены непрочным раствором, а армирование в строительстве практически не использовали, отчего разрушения приобрели настолько массовый характер. Груды обломков зданий, смешанных с вырванными деревьями, кустами и селевыми потоками с гор образовали массы грязи, заполнившие улицы городов и некогда плодородные земли. Правительство Чили ещё долго боролось с последствиями природной катастрофы, нанёсшей колоссальный ущерб государству и экосистеме региона.
С тех пор прошло уже полвека. Вместо каменных построек чилийцы стали возводить деревянные лёгкокаркасные дома на случай землетрясений, и только в больших городах можно увидеть восстановленные каменные архитектурные памятники испанского владычества или высотки, рассчитанные на большую сейсмоактивность региона. Теперь, оказываясь по ту сторону хребта на аргентинской стороне, у чилийцев из глубинки зачастую вызывает большое удивление тот факт, что города построены из кирпича и пенобетонных блоков, а не из оструганных досок и фанерных щитов.
Долина трёх рек стала домом для ста сорока тысяч человек, проживающих на данный момент в Вальдивии. В городе уже нельзя найти фортификационных укреплений, пушечных редутов или крепостных валов. Он стал обычным среднестатистическим населённым пунктом Чили, если только не приглядываться к деталям: на центральной набережной пришвартована подводная лодка, крытый городской рынок стал пристанищем сотен видов пернатых, разнообразию которых позавидовал бы любой городской орнитологический павильон, а местные художники граффити своими работами в индейской тематике способны затмить талант европейских мастеров уличного искусства.
Набережные Вальдивии спокойны и безмятежны. Редкие люди выгуливают собак вдоль заросшего берега, кто-то тихо беседует, сидя под кучерявым деревом, ветер лениво гуляет в сочном ковыле. Деревянные двухэтажные дома, напоминающие наши бараки, только окутанные каким-то заграничным шармом и элегантностью, перемежаются с частными коттеджами, закованными в латы из металлочерепицы. На той стороне реки тонкие линии лодочных станций едва видны среди ряби, поднимаемой порывами ветра. Плотная зелень раскидистых деревьев и кустарников скрывает городскую застройку нежным саваном густых листьев.
Ближе к центру одиночные дома, стоящие вплотную друг к другу приобретают статность, раздвигают соседей, ширятся и растут на глазах. Среди множества восстановленных после землетрясения исторических зданий доминантой вырастает отель Дримс в двенадцать этажей сразу у подножия моста, ныряющего на соседний берег. На набережной вплотную к бетонной окантовке выстроены деревянные понтоны, на которых с удовольствием нежатся морские львы. Так близко их мы не могли наблюдать ни в одном из городов нашего путешествия. Буквально в десяти метрах от нас шеренга больших туш пыталась занять максимум свободного места на тёплом шершавом настиле. Они копошились, переползали друг через друга, храпели и зычно урчали, пытаясь занять наиболее удачную для себя позицию. Всё новые и новые особи выпрыгивали на помост из воды, сгоняя при этом нежащихся у края львов и сбрасывая их в воду. Этот муравейник не мог смолкнуть ни на минуту, несмотря на кажущуюся ленивость и неповоротливость обитателей моря. Те, кто решил не связываться с таким количеством непоседливых конкурентов, расположился непосредственно на бетонной набережной, куда более широкой и доступной, нежели плавучие понтоны. Они недовольно урчали и трясли головами, когда нерасторопные пешеходы проходили слишком близко от них. Лишь одна надоедливая собака не давала им полного покоя, взахлёб облаивая их, то и дело перебегая с одной стороны на другую. Морские львы открывали глаза, безучастно наблюдая за неугомонным животным, и только после многих минут полного безразличия нет-нет, да и оскаливались на собаку, уступающую на порядок им в размерах. Та ещё больше заводилась, от нетерпения отталкиваясь передними лапами, и её лай местами переходил в срывающийся визг. Но враг был непробиваем, и все попытки пробудить его к рыцарскому поединку были тщетны.
Центральный рынок своим цветным шатровым куполом, растянутым на металлических опорах, напоминал цирковую арену за тем исключением, что форма его была прямоугольной, а не круглой. Лотки, расставленные с двух сторон, своим ассортиментом не уступали рынку Анхельмо в Пуэрто-Монте и лишь масштабом отходили на второй план. Целые эскадрильи пеликанов патрулировали небо в ожидании каких-либо отходов от обработки туш рыбы после очередного улова. Кое-кто из птиц занял почётные места на ограде возле разделочных площадок. В воде рядом с рынком купались морские львы, поглаживая ластами себя по брюху то ли в ожидании обеда, то ли уже после сытной трапезы. Зачастую излишки нераспроданной рыбы после окончания рыночного дня отдавались на съедение местным гурманам.
Вальдивия оказалась живописным и притягательным городом. Здесь каждый счастлив по-своему, здесь люди не идут, а прогуливаются, птицы не летят, а парят, и даже морские львы-лежебоки не отдыхают, а именно нежатся. Сам воздух насыщен чистотой и свежестью, и нависающие кучевые облака сотканы из серебряных нитей, а не из воды. Здесь словно не реки несут свои воды к морю, а берега, колыша зелень, проплывают по пути к тихоокеанским просторам. Люди смогли настолько гармонично вписать своё жильё в окружающий ландшафт, что, кажется, природа нисколько не испытывает неудобства от того, что соседствует с человеком. Этот город мог бы оказаться достойным примером гармонии и взаимоуважения, если бы не был сам по себе. Ему нечего доказывать и нет смысла никого учить. Его жизнь полноценна и уравновешена, и если кто-то и затерян на краю света, то Вальдивия расположена там, где и должна быть – на границе Тихого океана и длинной полосы Анд, где покой разливается по венам, а чувства обостряются, как никогда.