История Аргентины неразрывно связана с легендарными гаучо – бродягами по жизни. Само название происходит от слова «huachu», что на языке индейцев кечуа означает «бродячий» или «сирота». И это имя полностью описывает их образ жизни, ставшей для тысяч людей философией. Первые гаучо появились на рубеже 16-го и 17-го века. Это были метисы – дети от смешанных связей испанцев и индейцев. Из-за своей «нечистой» крови им было сложно найти поддержку как в европейском обществе, так и в племенах коренных жителей. Они были обречены на скитания по бескрайним степям пампы, занимавшей всю центральную часть страны. Обширные земли, еще мало колонизированные испанской короной, но более чем пригодные для животноводства, стали их домом. Первоначально они занимались контрабандой, развитию которой помогало жёсткое эмбарго на торговлю между вице-королевствами и генерал-капитанствами обширных колониальных территорий. Испанская империя намеренно ограничила возможность экономических контактов, чтобы все сырьевые ресурсы шли через портовые города Европы, а мануфактурные товары, ввозимые в колонии, строго отслеживались Советом по делам Индий. Не гнушались гаучо и воровством и перепродажей скота, но позже стали наниматься пастухами на скотоводческие фермы набирающих силу латифундистов. Никто, как они, не умел держаться в седле, управляться со скотом и ориентироваться в однообразных ландшафтах пампы. Постоянные стычки с индейцами заставили их научиться хорошо обращаться с оружием, и их с удовольствием нанимали в отряды по усмирению индейских племен, сопротивлявшихся европейской колонизации. В аксиологии гаучо наибольшими ценностями считались храбрость, верность и гостеприимство.
Чарльз Дарвин в своих записках «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль» так описывает свою первую встречу с вольными пастухами: «В независимой жизни гаучо есть возвышенная прелесть — в любое мгновение можешь осадить коня и сказать: «Здесь мы проведем ночь». Мертвая тишина равнины, сторожевые собаки, группа похожих на цыган гаучо, расположивших свои постели вокруг костра, — все это прочно запечатлелось в моей памяти, и я никогда не забуду картины этой первой ночи». Несмотря на то, что в девятнадцатом веке гаучо уже практически не осталось на просторах Аргентины, их образ стал особенно популярен. Это связывают с самоопределением молодой страны, с так называемым движением argentinidad. Национализм был присущ всем государствам, входящим в бывшую Испанскую империю, и каждое из них искало свои собственные корни в глубоком и не очень прошлом.
В представлении обывателя гаучо – южноамериканский ковбой в сапогах из мягкой кожи, в овечьем пончо, с широкополой шляпой, с шелковым платком и лассо. Все детали гардеробы выполнены из хорошего материала и отделаны серебряными украшениями. Это не совсем так. Первоначально гаучо были простыми бродягами и одевались крайне просто. Вместо сапог носили «botas de potro» — обувь с открытым носком, сделанную из кожи нижней части задней ноги лошади, и только позже – темные сапоги со шпорами. Стремена «estribo» первоначально были обычными лямками для упора ступни за счет обхвата большим и указательным пальцем ноги, позже их стали делать деревянными с глухим носком, зачастую вырезая на поверхности витиеватый рисунок. Длинные брюки подпоясывались тканым поясом «faja», позже приобрётшим множество деталей и ставшим отличительной чертой почти каждого гаучо. К поясу прикреплялся кинжал, нож для разделки туш, болеадоры и другие необходимые атрибуты. Поверх брюк или шаровар крепился кусок ткани, пропускаемый между ног и определенным образом прикрепляющийся к поясу, «chiripa». На светлую холщовую рубаху одевалось пончо или жакет «corralera». На шее республиканским узлом повязывался платок «рa?uelo». Часть гаучо называло его «sereno», и он являлся неотъемлемой частью одежды для защиты от солнца, пыли, ветра и москитов. Голову венчало сомбреро со средними полями, подвязанное тесёмкой «barbacho» от потери во время работы, или берет «boina». Это были своего рода авантюристы и искатели приключений. Они не могли долго жить на одном месте, и оседлый образ жизни их тяготил.
В Монтевидео мне удалось побывать в музее гаучо, где в нескольких залах выставлены вещи, принадлежавшие свободным пастухам. Среди экспонатов есть искусно сделанные стремена, инкрустированные кинжалы, резные болеадоры (болеадорами называют оружие, напоминающее связку шаров на кожаных ремнях, которые используют для поимки как диких зверей, так и домашних животных, так как они эффективно помогают стреножить любое копытное). В витринах сияют пояса, шпоры, заколки для нашейных платков. Абсолютно всё сделано из кожи и серебра. Но все эти произведения искусства могли носить только гаучо, ставшие землевладельцами и утратившие былую свободу, те, кто носил имя, но не нёс дух.
Несмотря на то, что свободные пастухи предпочитали одиночество и, зачастую, не вмешивалась в политику, часть гаучо заметно проявила себя в годы борьбы за независимость, и из многих со временем получились предприимчивые держатели ранчо или каудильо – народные лидеры. Но стоило только появиться какому-либо харизматичному лидеру, зачастую, из их же среды, как вольный дух гаучо старался подавляться, а из свободолюбивых людей пытались сделать батраков. Дело стало ухудшаться после того как с развитием методов выделки кожи и мясозаготовки увеличился в несколько раз экспорт продукции животноводческих хозяйств в Европу, Бразилию и колонии Карибского бассейна. Цены на внутреннем рынке поднялись пропорционально темпам роста вывозимой продукции. А большое поголовье скота, зачастую вольно разгуливающее на свободе, взяли под строгий контроль.
«Раньше гаучо могли свободно охотиться за бычками на просторах пампы, где еще не было проволочных оград, по давно принятому обычаю они съедали только филейную часть, выбрасывая всё остальное; единственное, что от них требовалось, вручить хозяину шкуру убитого быка. Теперь все переменилось. Реорганизация хозяйства повлекла за собой новое закабаление вольнолюбивых гаучо: декрет 1815 г. устанавливал, что всякий сельский житель, не имеющий собственности, должен прислуживать. Слуга получал особый билет и раз в 3 месяца должен был отмечать его у хозяина. Если гаучо не хотел быть слугой, он считался бродягой, а бродяг насильно забирали в пограничные батальоны». Так люди, ценившие свободу больше жизни, были поставлены перед распутьем: выбрать работу на хозяйских ранчо или борьбу до последнего вздоха. И зачастую они выбирали последнее. Хулио Альварес писал: «Отважный креол, смело жертвовавший собой в сражениях за независимость родины, отныне превращался в парию, жалкого пеона или гарнизонного служаку. Правда, у него оставался и еще одни путь: взять в руки копье и уйти в отряд повстанцев-монтонерос. Благодаря этому суровому гаучо, лишённому всего, кроме славы и отваги, стали возможными те кавалерийские атаки, которыми повстанцы вновь и вновь бросали вызов хорошо вооруженным регулярным войскам Буэнос-Айреса».
В 10-х годах девятнадцатого века, вслед за оккупацией Наполеоном I Испании, в Латинской Америке начались революции. Борьба за независимость затронула и Аргентину. Буэнос-Айрес первоначально, пользуясь своим привилегированным положением ещё при испанской короне, не хотел федеративного устройства новой страны, а поддерживал унитарную форму государственного устройства. После того, как Буэнос-Айрес, предав Уругвай, заключил с правительством ройалистов, поддерживающим испанскую корону, мирное соглашение и позволил португальским войскам оккупировать Монтевидео, полковник Хосе Хервасио Артигас посчитал это изменой и порвал с бывшими союзниками, не подчинившись приказу. Его поддержало большое количество сторонников, в том числе и гаучо, сыгравшие важную роль в установлении независимости Уругвая. Вслед за Артигасом в Восточную провинцию отправилось большое количество людей, что получило название «Уругвайский исход». Полковник, благодаря поддержке, взял Монтевидео и на несколько лет установил Федеральную лигу, в состав которой вошли Уругвай и несколько провинций Аргентины. Но его союзники, подписав договора с Буэнос-Айресом, через некоторое время вышли из состава конфедерации, Артигас потерпел поражение, остался один и вынужден был перебраться в Парагвай, где и умер в нищете. Восточную провинцию вновь оккупировали португальцы, установив там свою власть вплоть до 1828 года.
Пришедший в 30-х годах к власти в Аргентине Хуан Мануэль Росас был родом из гаучо. В ходе политических интриг и военных компаний он стал диктатором страны под лозунгом «Федерация или смерть!», уничтожая всех оппозиционеров и поддерживающих их гаучо. Он опирался на своих соратников, но действовал деспотично и беспринципно. С помощью военной силы он уничтожал любых «мятежников», кем бы они ни были: землевладельцами, крестьянами или гаучо. Во времена Росаса буэнос-айресский порт давал три четверти доходов казны за счет таможенных пошлин. Буэнос-Айрес превратился в единственного посредника между провинциями и внешним рынком, что только больше усугубило отсталость регионов от столицы. Часть бывших гаучо, став соратниками диктатора, разбогатело, хорошо зная особенности своей страны и имея тесные кланово-родственные связи. За хорошую службу они получили в собственность большие земельные наделы и пастбища, часто за счет конфискованных у оппозиционеров, и начали нанимать на работу пеонов. Они стали богатыми землевладельцами и латифундистами, но свободным пастухам уже не было место в этой системе.
В 1861 году командующий армией Доминго Фаустино Сармьенто, противник политики Росаса, писал президенту Бартоломео Митре: «Не жалейте крови гаучо, кровь единственное, что у них есть человеческого. Их кровь — удобрение, которое надо обратить на пользу страны». В 1862 году пал последний оплот борьбы против унитарного господства Буэнос-Айреса – Ла-Риоха, сражавшаяся наряду с Мендосой и Сан-Хуаном за либерализацию страны и создание федеральной системы государственного устройства. Позже, став следующим президентом, Сармьенто довершил начатое дело. Гаучо прекратили своё существование как социальный класс, уступив место литературному романтическому образу мужественных героев, несущихся по бескрайним степям навстречу ветру и свободе.
В своей поэме «Гаучо Мартин Фьерро» Xoce Эрнандес описывает уготованную свободным пастухам судьбу, ставя точку в истории этого социального феномена Аргентины и Уругвая:
Зверь в норе укрыться может,
Птица прячется в гнезде,
Рыба меж камней в воде,
Только гаучо, беднягам,
Неприкаянным бродягам,
Нет пристанища нигде.
Сегодня гаучо – один из символов Аргентины, принесший в её культурную жизнь множество нюансов. Благодаря им, повсеместно пьют мате, едят говяжьи стейки «чурраско», а в Сан-Антонио-де-Ареко проводят фестивали верховой езды. Любой сельский житель, одевшись по-ковбойски и оседлав лошадь, с удовольствием назовётся гаучо. А мода на подражание фольклору свободных пастухов не угасает до сих пор. Их танцы, музыку, поэзию можно увидеть и услышать во многих городах Аргентины и Уругвая. Они популярны у себя на родине также как ковбои – в Северной Америке, хотя имеют более глубокие корни и богатое прошлое. Но всё это теперь лишь история тех времён, когда за стенами портовых городов восточного берега Южной Америки открывались бескрайние степи, населенные индейскими племенами, и где бесстрашно скакали настоящие гаучо в поисках приключений, в поисках самих себя.