День хмурился низкими облаками, стекая с гор в долину, словно растаявший шоколад с еще теплой свежей выпечки. Низкие домики прижались к неровным склонам, кое-где осыпавшимся буро-коричневыми крошками ржаного хлеба. Ворох улиц цеплялся к горам, словно вьюны, заползающие на шершавую растрескавшуюся от времени стену. Но чем ближе мы подъезжали к центру, тем дома становились больше и добротнее, улицы распрямлялись в проспекты, пыльные обочины покрывались газонами. В конце концов, сетка застройки приобрела привычный прямоугольный план, ладно скроенные дома превратились в трех-четырехэтажные сооружения, выдержанные в однообразном строгом стиле. Белые стены, минимум деталей и вывесок, узкие, покрытые плиткой и асфальтом тротуары, небольшие балконы, выходящие на проезжую часть. Часто за массивными дверьми и воротами в глубине зданий были просторные патио, с деревьями, фонтанами, и скамейками для отдыха, но они скрывались от взглядов случайных прохожих, оставаясь на попечительстве и в полном распоряжении только тех организаций, которые занимали здание полностью или частично.
Столица Боливии оказалась совсем небольшим провинциальным городом, где от правительственных учреждений осталось лишь здание верховного суда. Остальные органы власти давно перебрались в динамичный, быстрорастущий Ла-Пас так же, как и сам президент со своей резиденцией. Здесь не найти ни одного посольства иностранных государств, мало головных офисов крупных боливийских компаний, выставочных центров или концертных площадок. В выходные жизнь практически замирает, теплясь только у здания центрального рынка, а титул столицы сохраняется за Сукре скорее по инерции, нежели с какой-то прагматической целью. Даже построенный десятилетие назад двадцатитрехэтажный небоскреб, возвысившийся над низкой застройкой города, скорее вызвал у местных жителей осуждение, чем радость от приобщения к глобальной экономике. Сукре — тихий миролюбивый город с большим количеством парков, аллей, скверов. Его не тревожат политические и финансовые проблемы, и любой кризис вместо нервного срыва отразится на лице горожанина скорее печальным покачиванием головы, да и то в форме сочувствия более амбициозному старшему брату Ла-Пасу. В старой колониальной застройке города тесно сплелись квадратные здания официальных учреждений, площади, церкви, театры и жилые дома. На улицах немного транспорта, а идущие по тротуарам люди, кажется, никуда не спешат. Когда-то кипевшая жизнь, будто ушла отсюда навсегда, испарившись из города, как только кто-то поднял накрывавшую улицы прозрачную крышку, и отпечаталась лишь в старых вещах и фотографиях, хранящихся в многочисленных музеях. А единственное людное место — центральная площадь — заполнено отдыхающими горожанами, созерцающими протекающую сквозь них, словно густой кисель, размеренную жизнь.
Дороги снова полосуют сухую землю, будто бичи погонщиков скота изможденные спины стада. Ущелья рубцами и шрамами входят в застывшие тела скал. А потоки воды, словно бесцветная кровь, уносят последние живительные силы с Альтиплано, расцветая в устьях густыми лесами Амазонии. Но в этом нет ни трагедии, ни печали. Суровая жизнь веками была учителем и наставником животных и растений, населяющих этот, с первого взгляда, недружелюбный край. И теперь некоторые виды не представляют свою жизнь без каменистых высокогорий в условиях недостатка кислорода. Злак киноа не произрастает на высотах ниже трех тысяч, а альпаки не спускаются в богатые травой долины, так как питаются преимущественно сухой растительностью высокогорий. В этих горах царит такая же атмосфера великих тайн мироздания и загадочности природы, как и в Тибете. А от ощущения своей целостности и гармонии с миром перехватывает дыхание. И пусть звезды также непостижимо далеки и кажутся мелкими золотыми песчинками в темных глубинах Вселенной, но в кристальной прозрачности воздуха их в десятки раз больше, чем в средней полосе России, а небо на четыре тысячи метров ближе, и до него отсюда, кажется, проще дотянуться рукой…
Прерии со столовыми горами, изъеденными ветрами, словно термитами, высокие кактусы с тянущимися вверх руками-отростками, красная почва, обожжённая солнцем, словно гончарные изделия автоклавом. Таким я всю жизнь представлял себе Дикий Запад Америки, таким его мне показывали в фильмах, снимаемых всего в трех штатах: Аризона, Техас и Нью-Мексико. Но как часто штампы, навязываемые СМИ и общественностью, укореняются в нас настолько глубоко, что, даже узнав правду, нам слишком сложно поверить в ее реальность, так как со стереотипами мы живем всё время, а истину узнаем лишь случайно, да и то, чтобы поскорее забыть. Встретить реальные пейзажи прерий мне удалось лишь рядом с Туписой в Боливии, куда мы отправились на конную прогулку. Ступенчатые, сточенные эрозией, холмы, будто пирамиды, окружали каньоны, тонкие башни рыжими огненными шпилями уходили вверх, того и гляди, готовые обрушиться под напором воздуха. Под копытами лошадей был окатанный галечник, словно гигантская шрапнель, рассеянная после военных действий вековой давности. От времени он смешался с землей и песком и стал похож на клёклое тесто, наполненное изюмом. Казалось, когда-то здесь бежали потоки воды, унося песчаные скалы миллиметр за миллиметром в реку, пока не образовали огромные лощины, словно уходящие в разные стороны ветви крон деревьев-великанов. Они стачивали породу, как и река Колорадо, образовавшая Гранд Каньон, но в какой-то момент, вода исчезла, так и не довершив свое дело, и только мелкие ручейки, еще сочащиеся кое-где из скал, могут помнить, какую грандиозную работу они проделали за нескончаемо долгое время, когда были полны силы и энергии.
Кобылки медленно плелись друг за другом, не выказывая ни малейшего желания бежать рысью, а тем более галопом. Тонкие струйки пыли текли из-под копыт, низко прижавшись к самой земле. Лошади потряхивали гривами, отгоняя надоедливый гнус, и если одна из них по какой-то причине нарушала строй и пыталась обогнать соседнюю, другие недовольно ржали, пытаясь вразумить упрямицу, но делали это негромко и коротко, будто боясь потерять последние силы, так необходимые им на обратный путь. В конце концов, после узкого лабиринта ущелий мы пришли к небольшому ручью, пробившему себе путь в скалах. По краям его рос густой кустарник и мелкие деревья, осыпанные горошком некрупных желтых цветов, что разительно отличало это место от остальных каньонов, где преобладающей растительностью были кактусы и колючий кустарник. Даже не привязав лошадей — те не испытывали ни малейшего желания куда-либо двигаться и стояли угрюмо понурив головы — мы постарались подняться на сколько возможно выше по течению, пока не уперлись в большой монолит, с которого тонкий поток воды срывался вниз. Поняв всю тщетность дальнейших попыток, нам пришлось спуститься обратно к месту стоянки, где приятная прохлада тени деревьев стерла следы нашего фиаско и дала нам покой и отдых.
Туписа — одно из немногих мест, где наступающая по всем фронтам цивилизация вязнет и прерывает свой сокрушительный торжественный марш. В огненно-рыжих ущельях сохранились деревни, где двадцатый век ознаменовал свой уход появлением электричества, а про двадцать первый слышали лишь краем уха благодаря наличию у родственников, уехавших в большие города, мобильных телефонов. Автомобили не заезжают сюда из-за отсутствия даже грунтовых дорог, а расстояния до сих пор измеряются в конных переходах. Торжество же природы пульсирует здесь во всем: в мазанках, маскирующихся среди подножий скал, в нависающих над лачугами уступах, в цепляющихся за отвесные пропасти тонкими корнями деревьях, в узких цепочках копыт лошадей. Словно природа преградила непреодолимой стеной этот пятачок Земли, спасая от неминуемого прихода технологий и системы всеобщего потребления. В самой Туписе местный колорит уже смешался с шумным автомобильным транспортом, поездами и интернациональными торговыми марками, но до сих пор не потерял своего очарования боливийской глубинки. И, в отличие от городка Уюни, не выглядит убого и жалко. Горные речки, низкие, но пышные деревья, причудливые горы, окружающие город, сглаживают бедность и суровость местной природы. И даже пыль здесь становится не такой тяжелой и невыносимой, а ночные холода не столь жестоки, как в некоторых поселках, окружающих солончак Уюни. Да и туры, отправляющиеся отсюда к белоснежному озеру, более комфортные и радушные по отношению к туристам, хоть и стоят немного дороже, но за небольшое превышение в цене можно получить не «конвейерную» услугу, а благожелательный подход. Быть может, из-за куда меньшего количества туристов, здесь дорожат каждым из них.
Мост осторожно, словно сороконожка, боящаяся замочить лапы, перешагнул через стремительный поток реки и выстрелил дорожным полотном в сторону аргентинской границы. Справа за рекой понеслись потрясающие пейзажи нагромождений валунов округлых форм и зелени, соединяющей их, словно цементом, в исполинские стены, вырастающие прямо из речной бурлящей пены. Слева более пологие склоны укутались в поля кукурузы и других злаков. Тонкие каменные борозды то ли соединяли разномастные квадраты посадок, то ли разделяли их, словно свинцовые жгуты сегменты церковных мозаик. В небе звучали фанфары тишины, заглушая звенящим молчанием все вокруг. Солнце хлестало светом, расплескивая его, будто из переполненных ведер на коромысле горизонта. Впереди была новая граница, между нациями, между странами, между мной и огромным миром.