Треугольник горы песочного цвета, будто врезанный надгробный камень у основания города, высился над ближайшими вершинами. Узкие, осоловелые от выхлопных газов улицы протискивались ровными линиями сквозь городские кварталы колониальной застройки. Толчея людей, пробирающихся по тесным тротуарам и постоянно ныряющих сквозь стоящий в глухой пробке транспорт, тусклые фонари, освещающие проезды, подсветка соборов и муниципальных зданий создавали особый колорит города. Гирлянда огней венчала горную вершину, словно клин светящихся журавлей, взмывающих в небеса. По пешеходной улице скользили шумными компаниями молодые люди, громко смеясь, горя задором и активностью. Они выливались на центральную площадь, где среди пульсирующих разными цветами фонтанов были разбросаны скамейки, занятые пожилыми людьми и чистильщиками обуви. Город жил своей жизнью, как и миллионы других городов на Земле, за одним лишь исключением, что это жизнь самого большого из высокогорных городов в мире.
С утра после завтрака мы отправились в Casa de Moneda, где разместилась крупная коллекция монет колониального и современного периода Боливии, инструменты для их изготовления и собрание минералов. Огромный комплекс, больше напоминающий средневековый замок с множеством внутренних двориков, переходов и тоннелей. Массивные деревянные двери толщиной в ладонь, обитые металлическими полосами и скованные гигантскими заклепками в форме остроконечных шипов, защищают вход в первый двор. И я не удивлюсь, если до сих пор их можно запирать на мощный дубовый запор с внутренней стороны для защиты во время осады. Патио вымощены крупным камнем, деревянные перекрытия балконов второго этажа поскрипывают под ногами посетителей. Множество залов заполнены стендами с чеканными монетами, здесь же выставлены на обозрение древние клише. На первом этаже масса прессов и штамповочных механизмов, позволивших в век пара и электричества бесперебойно осуществлять работу монетного двора. Их огромные многотонные станины расположились рядами, словно пересечение разных эпох в едином временном пространстве. Среди них затесался ручной пресс, приводимый в движение двухплечевым рычагом, будто штопор, откупоривающий винную бутылку.
Музеи – словно единственно доступные нам машины времени, способные переносить нас на века и тысячелетия. На молчаливых полках выставлены экземпляры, когда-то служившие верой и правдой человеку, но теперь единственным их уделом осталось недвижимо лежать на музейных стендах. Здесь собираются вещи, которые неспособны были бы пересечься между собой в реальной жизни, и временные петли в залах наслаиваются друг на друга, будто коржи сладкого торта, создавая неповторимую атмосферу магии и волшебства. Это настоящий скачок в прошлое, где неандертальцы охотились на мамонтов, древние цивилизации возводили Семь Чудес Света, Европа погружалась в Смутные Века, Китай наращивал могущество и богатство, Ислам шагал по миру семимильными шагами, парусные суда выходили из портов, чтобы начать Век Географических Открытий, а электричество и атомная энергия подкупала мир своим удобством и комфортом. Столько всего в этих храмах истории срослось в единое пространство! Жаль лишь, что вещи не могут разговаривать и не способны поведать свою историю. И вот мы снова и снова смотрим на эти осколки прошлых времен с восхищением, недовольством, интересом, непониманием, страстью и равнодушием, пытаясь представить, какими они были в настоящей жизни, до того, как лечь тенями за музейные витрины.
Одними из самых интересных экспонатов мне показались три деревянных механизма, созданных в Испании, каждый из которых с трудом бы поместился в двухкомнатную хрущевку советского образца, без учёта их подземной части. Длинный четырехметровый шест толщиной в бедро взрослого человека приводился в движения четырьмя мулами, перемещающимися по кругу в подземной части сооружения, усилие передавалось на четыре барабанных вертикальных колеса, высотой в человеческий рост, состоящих из двух дисков, соединенных между собой часто расположенными полуметровыми стержнями, от времени сточенными в середине на треть толщины. В пространство между стержнями попадали зубья других таких же колес, которые в свою очередь приводили в движение механизмы пресса, куда чеканщик закладывал клише и в нужный момент устанавливал заготовку для будущей монеты. Этот механизм считался верхом совершенства чеканки своей эпохи и позволял изготавливать одновременно треть дюжины «звонкого серебра». Словно ожившие зарисовки машин Леонардо да Винчи, эти махины громоздились в темном зале, будто подпирая своими мощными торсами кровельные балки помещения. Такие механизмы из Старого Света были привезены в Мехико, Куско и несколько других городов, но до нашего времени сохранились лишь эти три экземпляра. Я представил, сколько трудов необходимо было для работы чеканщиком, и сколько опасностей таили операции с гигантскими прессами, но на следующий день это показалось прекрасным и легким видом заработка, когда мне представился случай познакомиться с горным делом.
Когда живешь благополучно, кажется, что так и должно быть, что многие живут ещё лучше, и ты тоже заслуживаешь большего. Конечно, существуют голодающие дети Африки, перенаселённые беднейшие районы Бангладеша и Индии, горные хибары и лачуги Крайнего Севера без канализации, горячей воды и электричества. Но это всё так далеко от нас, так заоблачно, словно в художественном фильме, где главные герои выживают, но второстепенные персонажи спасаются не все. Мы привыкли считать, что наша работа ужасна. Нам осточертело сидеть в офисе или разъезжать по командировкам, заполнять бумаги и слушать чьи-то требования, нам кажется, где-то рядом всё намного лучше – работают мало и не в напряг, а получают уйму денег, что жизнь обошлась именно с нами несправедливо и не по совести. Но как же мы ошибаемся, не представляя, какие кошмарные, просто нечеловеческие условия труда существуют в мире, и как тяжело приходится людям зарабатывать себе на хлеб.
Наш микроавтобус выбросил нас на краю города, расположившегося ближе всего к рудникам, где находился шахтерский рынок Calvario. Здесь, среди немногочисленных прилавков и небольших магазинов, можно было обнаружить экипировку и инструмент, мешки с листьями коки, пачки динамита с запалами, канистры чистого 96% спирта от полулитра до пяти, батареи пластиковых бутылок со сладкой газировкой и папиросы с крепкой махоркой – все простые и нужные вещи, которые составляют жизнь шахтеров. Мы купили несколько пухлых пакетов коки и двухлитровых бутылок лимонада — для подарков рабочим, и одноразовые медицинские повязки, защищающие от пыли – для себя. Наша группа облачилась в резиновые сапоги, костюмы, защищающие тело от грязи и пыли, и получила в свое распоряжение каски со светодиодными фонарями и аккумуляторами.
Микроавтобус заунывно загудел и с напором потянул вверх. Пропали рабочие кварталы, глиняные стены домов. Осталась только дорога, размежёванная асфальтом и брусчаткой, и покрытые мелкой сыпью породы бока неустойчивых склонов, сминающих полотно изгибающейся дороги в кудрявое руно. На склоне показались фанерные домики и бытовки, сотканные из жидкого стального листа, и хлюпкие строения из мелкого кирпича, созданного обжигом смеси земли и соломы. Мы минули узкоколейку, свисающую на рыхлых подпорных столбах, где ряд опрокинутых тележек ждал своей участи вновь оказаться в лоне горы. Вытянутые лотки, обрамлённые стёртой древесиной, консолями выпирали над разгрузочной рампой. Часть из них была пуста, выставляя напоказ серые ребра бревен и горловину, открытую после выгруженной породы. Другие же были полны минералов, поэтому жерло, подпертое досками, сдерживало натиск камней до прихода тоннаров. Пара улиц с понурыми блекло-рыжими домами уходила вдоль склона, служа то ли рабочими бытовками, то ли постоянным местом проживания местных шахтеров.
В горном деле на данный момент занято порядка шестнадцати тысяч человек. Существует более пятисот разрабатываемых туннелей, запаса ископаемых которых хватит ещё по крайней мере на двести лет, если труд, используемый на шахтах не сменится с ручного на механизированный, но и в этом случае не менее полувека рудники будут давать богатый урожай серебра, цинка, олова, меди и других полезных ископаемых. Шахты начали существовать с середины шестнадцатого века, создав условия для процветания добычи серебра и изготовления обрядовых религиозных и декоративно-прикладных вещей. В семнадцатом веке месторождение давало половину мировой добычи серебра, а размер города превосходил тогдашние Париж и Лондон! На работах, в основном, использовался труд рабов и индейцев, отбывавших обязательную трудовую повинность – миту. Часто рабочие не поднимались на поверхность по полгода, работая, ночуя и проводя свободное время под тысячами тонн горной породы.
«Говорят, что в Потоси в период его расцвета даже лошадиные подковы делались из серебра. Из серебра изготовляли церковные алтари и крылья херувимов для крестных ходов, в 1658 г. на праздник тела господня с улиц города начиная от главной и вплоть до церкви францисканцев сняли булыжник и полностью замостили их брусками чистого серебра. В Потоси серебро возводило дворцы и храмы, монастыри и игорные дома, оно было причиной трагедий и празднеств, из-за него лились кровь и вино, оно разжигало алчность, толкало на мотовство и авантюры. Крест и меч были едины и во времена конкисты, и в эпоху колониального грабежа. За американским серебром устремились в Потоси капитаны и аскеты, профессиональные наемники и миссионеры, солдаты и монахи.
Потоси стал главным нервом королевства, как сказал о нем вице-король Уртадо де Мендоса. В начале семнадцатого века в городе уже было тридцать шесть богато украшенных церквей, множество игорных домов и четырнадцать школ танцев. Салоны, театры, подмостки для проведения праздников были украшены роскошными коврами, дорогими драпировками, геральдическими знаками, изделиями из золота и серебра. С балконов домов свешивались разноцветные полосы узорного шелка, золотой и серебряной парчи. Шелка и полотно привозили из Гранады, Фландрии и Калабрии, шляпы из Парижа и Лондона, бриллианты с Цейлона, драгоценные камни из Индии, жемчуг из Панамы, чулки из Неаполя, хрусталь из Венеции, ковры из Персии, благовония из Аравии, фарфор из Китая. Дамы блистали бриллиантами, рубинами и жемчугами, кавалеры щеголяли в тончайшем расшитом голландском сукне. Бой быков сопровождался игрой в колечко, на почве любви и защиты чести постоянно происходили дуэли вполне в средневековом стиле, мелькали железные шлемы, инкрустированные изумрудами, яркие плюмажи, отделанные золотом седла и стремена, толедские клинки, чилийские скакуны в роскошной упряжи», — так описывает город Эдуардо Галеано в своей книге «Вскрытые вены Латинской Америки».
Теперь о Потоси широкой общественности ничего неизвестно. Когда-то огромный процветающий город превратился в провинциальный и второстепенный даже для своей страны. Сегодня шахты уже не настолько богаты и не приносят таких прибылей, как раньше, за несколько столетий гора стала похожа на термитник, изъеденный тысячами ходов, а высота горы уменьшилась на двести метров, просев под тяжестью породы в образовавшиеся от выработок пустоты. Но разработка рудников и переработка породы является градообразующей деятельностью, и многие экономические области жизни города завязаны на добыче полезных ископаемых. В наши дни Потоси — один из беднейших городов бедной Боливии. Город, который больше других дал миру, а теперь сам не имеет ничего.
Мы видим перед собой взмыленных «тягачей», толкающих полуторатонные, а иногда и трехтонные, тележки из шахты на поверхность, жадно глотающих обжигающе свежий воздух. Эти люди лишь изредка выходят наружу, чтобы после короткого отдыха возвратиться обратно в недра горы. Они с неприязнью смотрят на нас, и мы под их недовольными взглядами после очередной вынырнувшей на свет вагонетки, погружаемся во мрак шахты. Узкая длинная пещера, шириной не более трех метров, начинает плавно спускаться вниз, её неровные края с правой стороны заполнены плетьми металлических труб. Через триста метров они переходят в гибкие полиэтиленовые рукава, наполненные сжатым воздухом, необходимым для отбойных молотков, чтобы расщеплять породу. Трубы петляют, словно клубок змей, иногда цепляясь за трухлявые подпорки деревянного перекрытия, а иногда опираясь на тонкие, покрытые ржой скрутки нитевидной проволоки, сплетаются в черные косы, украшенные бахромой кристаллизировавшихся на стенках минералов. Из соединений труб сжатого воздуха то и дело вырываются снопы газа, смешивая неустоявшийся кислород с мокрой прогорклой пылью.
С каждым шагом проход становится все ?же и теснее, первоначально укрепленные каменные своды пропадают, уступая место нетронутым стенам горной породы. Кое-где встречаются части тоннеля, где пузатые стенки расползаются вширь, куда нам время от времени приходится возвращаться при каждом крике «Дорогу!», когда нет ни единого шанса прислониться к близлежащей поверхности из-за узости прохода. Потные, серые лица шахтеров, покрытые толстой коркой серой пыли, мелькают в импульсных отсветах фонарей, когда они жесткими, яростными толчками пропихивают тележку на поверхность. Их фонари, словно прожектора локомотивов, разрезают затхлый, густой воздух подземелья, в чьём свете танцуют тучи белесой взвеси мелких частиц. Рельсы, едва улавливая контакты с соседними колеями, рваными двутаврами уходят вглубь. Мы погружаемся во всё большую бездну, потолок становится столь низким, что перемещение возможно только с согнутой спиной, но все равно при этом каска то и дело бьётся об укрепленные деревянными балками своды. Под ногами в колее транспорта скапливается вода, и ты постоянно чувствуешь прожорливое чавканье сапог в набухшей каменной жиже. Воздух становится плотнее, свет фонарей ежесекундно вырезает из пространства заполненные массой каменной взвеси узкие желоба.
В согнутом состоянии мы продолжаем двигаться вперед. Сверху просачивается вода, падая на одежду или в сгустки едкой пыли, заполнившие пространства рельсовых путей. Неровные направляющие, то и дело сбивают состав с основной колеи, уровень наклона жутко скачет, заставляя «тягачей» вагонетки постоянно отслеживать существующий маршрут – сбившийся с рельс транспорт вернуть на нужный путь очень сложно. Часто при пересечении путей полной и порожней тележки, последняя с грохотом опрокидывается на обочину, чтобы уступить дорогу. Колеса металлической чаши вздымаются в сумраке, пропарывая пространство своими толстыми массивными краями, прощающими любые грубые ошибки в прокладке путей. По дороге иногда появляются ответвления разных гильдий, занимающихся разработкой рудников. Они работают в подземельях целыми днями по пять — шесть человек, извлекая до десяти тонн породы за смену. Ворота, перегораживающие проход на территорию, заварены металлической решеткой с замком, есть и попроще –из дерева. Стены кое-где украшены вырезанными из цветной бумаги гирляндами, символизирующими уже закончившийся февральский карнавал. И в Аду есть место маленьким праздникам. На сводчатых стенах свисают кристаллы нитратов и карбонатов, формирующих причудливый ландшафт, похожий на заиндевевшие бусы снежинок в морозное утро.
Потоси не самый высокогорный город в мире. В Перу недалеко от границы с Боливией есть поселок горняков в пятьдесят тысяч жителей — La Rinconada, где добывают золото, находящейся на высоте в 5 100 метров. Здесь днем температура едва переваливает за ноль градусов, и узкие проулки засыпаны снегом. Он практически отрезан от остального мира. Высота, на которой он расположен, немногим менее той, на которой находится базовый лагерь альпинистов для подъема на Джомолунгму (Эверест). Несмотря на такие тяжелые условия существования, сюда стекаются все новые люди в поисках заработка на шахтах. Население города непрерывно растет. Система оплаты труда может шокировать обывателя, но большинство горняков соглашается на нее: после того, как они отработают месяц на шахте, в течение следующего дня они вправе вывезти породу в свое пользование. Окажется ли она золотоносной, заранее не знает никто. Пока мужчины трудятся в шахтах, их жены обрабатывают шихту в надежде извлечь хоть крупицы металла, упущенные другими старателями. Электричество появилось в городе лишь в двадцать первом веке, а водопровода и канализации не существует до сих пор. Город погряз в мусоре и нечистотах, а пары ртути от амальгамации разрушают здоровье человека за несколько лет, но людям некогда думать об этих проблемах, когда на такой высоте тяжело просто передвигаться, не говоря уже о работе. Отобранную золотую породу, как и две тысячи лет назад, здесь до сих пор растворяют в ртути, а потом с помощью нагрева отделяют ее от драгоценного металла. Металлические шарики ртути обнаруживают за сотни километров от Ринконады, а пары поднимаются в воздух, растворяясь в прозрачной синеве разреженных бескислородных просторов.
Практически весь наш груз несет проводница – коренастая, выносливая дама лет сорока, растратившая не менее половины своей жизни на рудниках. На одной из стоянок, в километре пути от поверхности шахты на пересечении дорог двух направлений мы встаем на привал. Наша проводница, обнажая в улыбке изъеденные черным налетом зубы, отдает часть наших запасов газировки шахтерам. Я так и не осознал, по какому признаку она делала свой выбор, но в её глазах сквозило чувство превосходства над мужчинами, поскольку от неё зависело решение, кому делать «подачки», а кому нет. Тёмные от пыли лица продолжают с упорством тянуть двухтонные махины, толкая их преимущественно в гору. Их щёки топорщатся комьями листьев коки, чей сок впитывается вместе со слюной в нежные ткани десен, избавляя владельцев от чувства голода и усталости. До конца смены еще пять часов.
Воздух постепенно стал сгущаться, превращаясь в потное, удушливое марево, расчерченное светом фонарей. Колея рельс утонула в склизком месиве мелкой пыли, смоченной водой сернистого цвета, иногда перемежаемой с глубокими колодцами, служащими шахтёрам для сброса мусора. Колея оставалась всё также узка, что едва хватало пространства, чтобы поставить вплотную к стенке ноги для проезда стальных тележек. Свод туннеля становился всё ниже, пока вконец не обрел очертания полуразрушенного подземелья. Сверху свисали надломленные прогнившие балки, едва удерживающие каменное основание и преграждающие путь. Над нами довлела порода более трех сотен метров толщиной, и она с напором разрушала столетние стропила, удерживающие своды пещеры.
Серебряные, золотые и медные пятна застывших минералов ежеминутно мелькали в периферийном зрении. Слева появились двое рабочих, паякос, с усердием вгрызающихся лопатами в стену и основание пещеры, наполняя двухцентнерный пластиковый бурдюк. Через десять минут работы один из них дернул стропу, и контейнер, благодаря электрической лебедке, пополз на поверхность. Рядом с перевернутой тележкой шахтер вставлял запалы в капсулы динамита, готовясь к подрыву породы. Когда же он закончил подготовку, не минуты не раздумывая, забил себе уши скомканными обрезками полиэтиленовых пакетов из-под коки и нырнул в один из боковых проходов, круто забирающих вверх. Уже в отдалении глухо бухнуло, и воздух, и без того насыщенный примесями, взвился клубами миллионов новых частиц. Наконец мы достигли тупиковой ветки, над которой шершавыми боками смыкалось брюхо шахты. Вагонетку грузили рабочие, в такт взмахивая вверх лопатами и заполняя до верху чугунную утробу транспорта. Дробильщики, льямперос, измельчали породу отбойными молотками, создавая колоссальный шум. В коридоре едва удавалось развернуться двум людям, а при стоящем на погрузке эшелоне, проход дальше и вовсе оказался заблокированным. Мы повернули в обратный путь.
В одном из коридоров мы нырнули в лаз, где никак иначе, кроме как на корточках, передвигаться не представлялось возможным. Метров пятнадцать я полз на четвереньках, то и дело проверяя надетую каску на прочность. Но вот, наконец, ход расширился, и мы оказались в небольшой пещере. В просторной нише сидел местный бог Тео, которому поклонялись шахтеры. Конечно, в этом темном душном подземелье, пусть и находящемся так близко к небесам на высоте в четыре с половиной тысячи метров, не могло выжить существо, облачённое в белоснежную тунику и имеющее ангельские крылья. Здесь безраздельно правил Дьявол, унёсший за три столетия более восьми миллионов жизней и продолжающий пожинать новые души горняков из года в год. Его статуя красноватого цвета сидела во главе импровизированных уступов для своих последователей. Она имела признаки обоего пола, руки лежали на коленях, голову венчали два двадцатисантиметровых рога, в ногах лежал зародыш ламы, осыпанный мишурой, а черная пасть была наполнена бычками от сигарет. Шахтеры приходили сюда, окропляли статую спиртом, поджигали папиросу, и давали закурить божку. Свет тлеющего кончика сигареты и пустота глазниц Teo разрезали темноту пещеры. В чертогах гор можно было надеяться только на чудо, везение и покровительство Дьявола, чтобы он смилостивился и прибрал душу индейца как можно позже.
Кто-то из рабочих трудится на шахтах вместе с сыновьями, кто-то после института идет в ночную смену, чтобы заработать на учебу, большинство начинает в пятнадцать лет, а к сорока пяти становится глубокими больными стариками, отхаркивающими свои лёгкие. Здесь уже не случается чудес нахождения баснословно богатых жил, а после добычи нескольких тонн породы, лаборатория сообщает, насколько она насыщена минералами, и сколько можно заплатить за неё шахтерам. Здесь люди каждый день начинают свою тяжелую работу, рискуя закончить её под завалами породы или угорев от удушливого горного газа, а если повезет, то просто на больничной койке, как и многие другие в разных видах профессий. Здесь люди трудятся, отдыхают, празднуют и умирают во имя развития цивилизации, во имя жестокого прогресса и обогащения верхушки власти, как и многие из нас, как все, кого я знаю…