На что похож этот клочок земли, что лег у побережья океана? Как выглядят люди, немыслящие свою жизнь без родины, но каждый по-своему оценивающий направление её становления и места в нашем огромном мире? Куда смотрят эти смуглые лица, стеснительно теребя на границе государств свой синий паспорт? Они улыбаются, кивают, здороваются. Они пытаются быть собой, несмотря на то, что это у них не всегда получается.
Сегодня Сальвадор является самой густонаселенной страной Центральной Америки, где на изрезанной горами местности удается существовать шести миллионам людей. Прошло уже двадцать лет с момента окончания жестокой двеннадцатилетней гражданской войны, но за это время мир принес лишь спокойствие в страну, до сих пор не дав возможности подняться людям за черту бедности, и лишь немногие смогли нажить огромные состояния.
Тоннели торговых лотков упираются в края улиц, уходя вдаль бесконечными синими и серыми лентами. Среди груды нужных и не очень вещей снуют потоки людей, смешиваясь в пестрые массы. Весь центр города, за исключением мест, где власти пытаются сделать реконструкцию, предоставлен торговле. Они будто решили, что никто уже не сможет спасти погибающие в денежном обороте кварталы, и проще вырастить нового ребенка, чем воспитать кинутого на произвол судьбы сорванца. Словно огромный рынок, центр города кишит товарами, как кучи отбросов — судорогами серых туш крыс. Они навалены грудами зажигалок и заколок для волос, яркими рюкзаками и алюминиевой посудой, россыпи наклеек и кошельков пестреют среди тысяч бумажных упаковок свежеперезаписанных двд-дисков, пласты вещей вздуваются пухлой шерстью и грубой джинсой. Как будто начало девяностых вернулось в Россию. Снова массы дешевого, бракованного товара, толпы покупателей, роющихся в развалах вещей, небольшой заработок на спекуляциях, чтобы прокормить семью. Нет мыслей о будущем, вся жизнь только в сегодняшнем дне, ведь кто знает, что еще нового придумает правительство! Жизнь в настоящем, повторяющемся, словно в «Дне Сурка», изо дня в день, лишь только нет возможности учиться играть на фортепьяно или танцевать, есть только одно качество, ценящееся в обществе – умение адаптироваться и выживать.
Я чувствую постоянные удары в плечи от не перестающих двигаться потоков людей, они что-то ищут, торгуются, спорят. У меня всегда было ощущение, что как только экономика любой страны сходит с рельс, или государство начинает восстанавливаться после кровопролитного периода революций, оно становится страной ростовщиков. Вокруг все начинают что-то покупать и продавать, и это волшебство происходит даже при неимении населением денег. Но как челноки зарабатывают капитал на первый товар, как покупатели, находясь за чертой бедности, присматриваются к новой кофточке – я не знаю. Я хожу по гигантскому муравейнику, разлившемуся по тротуарам и мостовым, заставляя водителей легкового транспорта в нетерпении безудержно давить на клаксоны, и пытаюсь стряхнуть морок, навеянный дежа-вю. Выходим на Plaza Libertad, окольцованную бусами таксомоторов, ожидающих своих клиентов. На противоположной стороне расположено здание, своими формами напоминающее самолетный ангар, испещренный мелкими бойницами. Но первый взгляд оказывается крайне обманчивым – это церковь Iglesia El Rosaro. Вход, к сожалению, закрыт, но я по фотографиям помню, какой чудесный спектральный танец представляет собой свет, мягко льющийся через небольшие витражи, разбросанные на скатной полукруглой кровле, падая на главный алтарь.
Проходим дальше к Plaza Civica. В Palacio Nacional вход огорожен, но охранник благодушно пропускает нас внутрь, обещая передать плату за вход в туристический офис при завтрашнем его открытии. Я не вдаюсь в подробности судьбы потраченных нами денег и прохожу на тенистый широкий балкон, венчаемый колоннадой во внутреннем дворе паласио. Народу внутри действительно нет, приятные мраморные коридоры ангажируют нас в три залы красного, зеленого и синего цвета, где реставраторы пытаются воссоздать образы помпезности и величия, сопровождающие это здание на протяжении всей истории Сальвадора. Проходим в тишине внутреннего двора, украшенного пальмами, цветами и другими растениями, представляя, как по таким же грунтовым дорожкам неспешно гуляли чиновники в костюмах и военные люди в мундирах в перерывах между заседаниями, решающими судьбу государства. Выходим вновь на шумящие и клокочущие улицы города. Площадь усыпана картечью голубей, ежеминутно поднимающихся в атаку на памятник, стремительно мчащийся навстречу им на коне. Слева, с меланхолией старца, смотрит на суету Catedral Metropolitana de San Salvador, своими глазурованными оранжево-белыми башнями напоминая больше объект марокканской архитектуры, чем оплот католичества. С края площади стоит дорожный знак, ничем не отличимый своим белым, с перечеркнутой красной каймой диском от остальных, кроме изображения пистолета на светлом фоне. В голову закрадываются мысли, что, видимо, ношение оружия в остальных частях города вполне приемлемо.
Идем к автобусной остановке, где труженики американских школ шестидесятых с рычанием африканских львов уносят вдаль далеко не молодых людей без паспорта Соединенных Штатов Америки. Вдоль подпорной стены аллеи видим неглубокий желоб, рядом с которым расположилось звено желающих скорейшего облегчения. Мочиться в Сан-Сальвадоре так же просто, как и на улицах Амстердама, шокирующего своей утилитарностью «пляжных кабинок» старушку Европу. Рядом лотки с едой, голодные жители, уплетающие небольшие порции из одноразовой посуды, коренные бездомные, греющие собой грязные пятаки бетона или ступени лестниц. Находим автобус, готовый увезти нас в отдаленный район с аппетитным именем «Зона Роса».
При первом приближении, словно в поисках правильного математического числа, наше отклонение от нужной точки было слишком значительно, поэтому нам пришлось дождаться разворота автобуса и захода на второй вираж. Слева проплыло внушительное бетонное здание американского посольства, с выпяченным экзальтированным полосатым, словно лагерный матрас, флагом. И у поворота после надземного пешеходного перехода, завидев огромный плотный распятый на металлических башнях купол цирка, мы покинули автобус. Широкие бетонные и асфальтные улицы, крестами сходящиеся у трехцветных башен светофоров, прорезали видимое пространство до самого горизонта. Толстые полосы сочных газонов, размашистые парковки, богатые кварталы частных домов под усиленной охраной, фасады синего тонированного стекла отелей и магазинов, обвитые плющом каменные четырехметровые стены посольств, прячущих в зелени шипы чугуна и глазницы видеокамер – все это создавало неповторимый облик шика, роскоши и привилегированности сан-сальвадорского района успешных людей. В местных строительных магазинах продавался не белый кафель, а итальянский мрамор, в кафе подавали не гамбургеры, а миньон прожарки от «rare» до «well done», а среди припаркованных автомобилей редко встречались европейские экономы, уступая безраздельное господство заносчивым японцам или брутальным американцам. Здесь не было модно жить в центре, богатые люди покинули эти «Помпеи», посчитав их не просто неудобными, но и опасными для своих шикарных квартир, популярных ресторанов, курящихся нежностью спа-салонов. Все в «Зоне Роса» было словно вылизано до блеска, даже строительство новых домов выглядело игрушечным, ненастоящим: кирпичи — будто пластиковые кубики, земля — о нее невозможно испачкаться, но от этого тем менее казались окружающие здания настоящими, а машины, словно подобранные для очередного американского блокбастера, чтобы через несколько минут превратиться в горы расплавленного железа и пластика от наступившего апокалипсиса. Этот выдуманный мир нисколько не походит на тот грубый, заносчивый и грозный, что связал воедино множество жизней, сплетя их в единую косу, стянувшую центр города в монолит бетона, асфальта, стекла и человеческой плоти. Где стоны, крики, смех и веселье настоящие, неподдельные, не скрытые смогом дорогих кубинских сигар, шипучего французского шампанского, шикарного швейцарского шоколада и изысканных нарядов из Италии. Где все настоящее, даже если и с горьким привкусом правды.
В сумерках центр города замирает. К четырем часам пополудни улицы пустеют, и люди практически исчезают с растрескавшихся заплеванных тротуаров. Лотки торговцев сиротливыми металлическими остовами ютятся друг к другу, пугаясь шорохов улиц, а вскоре и вовсе тают в темноте нахлынувшей ночи. Мрак заполняет мостовые, изредка тревожимый фарами заплутавших автомобилей. Город готов спать мерным, но не спокойным сном, иногда вздрагивая от редкого воя полицейских сирен или злого рыка стаи собак, бесстрашно исследующих узкие улицы и пустыри на задворках кварталов.
«Зона Роса» оживает пестрыми красками, лазерные лучи прорезают сизые тучи, упираясь в черноту неба. Ночные клубы сверкают неоновыми огнями, дорогие лимузины, с тонированными окнами и автомобильными дисками, слепящими блеском нержавейки, тормозят возле дорогих ресторанов. Из рок-клубов орет музыка, подстегиваемая звоном пивных кружек и нескладным пением посетителей. Баррели спиртного и центнеры еды перегружаются из кухонь и баров на столы изголодавшегося народа. Безудержная жажда развлечений проглатывает сотни людей, избавляя их от ежедневной ломки и депрессивного состояния, наползающих вместе с утренним рассветом. Шоу начинается! Город будет жить, дергаясь в конвульсиях электронной музыки, вбирая сотни запахов интернациональных кухонь, вдыхая унции порошка и проглатывая сотни улыбчивых пилюль, обхватывая округлые стенки фарфоровых унитазов в алкогольных спазмах, съедая пачки хрустящих долларов, дурманящих ароматом типографской краски, до самого утра… Чтобы очнувшись к вечеру от похмелья, повторить все вновь.